Андрей Буторин - Работа над ошибками (Puzzle)

«У меня есть совесть!» — хотел крикнуть Лекер, но снова ощутил, что кричать ему нечем — не было ни рта, ни самого тела. Вновь навалилась пустота, которую, правда, вскоре разорвал Голос:

— Исходный материал выбирайте с учетом максимальной схожести условий! От этого будет зависеть оценка! Результат предоставите к следующему уроку! На сегодня все.

Это была явно не мысль Лекера. Он понял это сразу, настолько Голос был чужд всему, что довелось слышать, видеть и переживать Лекеру прежде. От простых, хоть и бессмысленных фраз повеяло вдруг такой ужасающей Чуждостью, что Лекер чуть не заорал, благо что орать было нечем.

«Что же это? Что же это?! Где я? Что со мной?!» — мысли Лекера на миг обрели ясность и стройность, выраженную, впрочем, паническим ужасом. Но этот коротенький миг стал вдруг вытягиваться, извиваясь, словно змея — желто-зеленая, с черными ромбами на спине; рот ее раскрылся, словно в ленивом зевке, и оттуда, кряхтя и отдуваясь, вылез отец Лекера — совсем старый, худой и лысый, как в последние годы своей жизни. Именно таким запомнил его Лекер, когда, по древней традиции, самолично зашивал мертвое тело отца в погребальный мешок.

— Ты шумишь так, что трясется весь дом! — заворчал отец. — От твоих криков невозможно уснуть!

— Но я ведь делаю это мысленно, папа! — возразил Лекер, почтительно опустив голову.

— Чтобы делать что-то мысленно, нужно, по крайней мере, иметь мысли, — продолжал ворчать старик, — а в твоей голове их никогда не было!

— Папа, я не буду тебе больше мешать, спи, — накрыл Лекер отца большим теплым одеялом, похожим на земное облако. Впрочем, это и было облако, распадающееся в руках на полоски тумана. Оно летело высоко-высоко в небе, сам же Лекер сидел на берегу сверкающей серебром реки, опустив в ее воду ноги, ставшие почему-то такими длинными, что почти доставали до противоположного берега. Из-под воды, прямо перед Лекером, медленно вышел отец и заворчал еще сердитей:

— Ты уронил меня, бестолочь! Чем ты накрыл меня, бездарный ребенок?!

— Ладно, я бестолочь! — рассердился вдруг Лекер. — Ну так разъясни мне, бестолковому, где я и что со мной!

Отец, все еще ворча под нос, снял с себя мокрый саван и, выжав, как мог, бессильными руками, разложил его на большом камне. Затем, раскопав песок, достал из него парадную форму «черного патруля» и натянул на свое костлявое тело, превратившись сразу в старшего хрониста Матела.

— Разъясняю! — сказал Мател резко и отрывисто. — Насколько я понимаю, ты хорошо покопался в голове у преданного тобою землянина и знаешь «теорию треугольников». В одной вершине октаэдра сходятся четыре угла четырех треугольников. Верно! Пр-р-равильно! Кр-р-ругом! Отставить!

— Однако! — поднял отец вверх свой длинный костлявый палец. — В вершинах, кроме треугольников, сходится еще и пустота! Причем, — палец отца вновь ткнулся вверх, — пустота внутри и пустота снаружи.

— Ты хочешь сказать, что я попал… — пробормотал Лекер.

— Пальцем в небо! — прошипела змея, бесконечно уползая в бесконечность.

Алексей открыл глаза и увидел перед собой… лицо Митрича.

«Значит, все-таки я умер, — совершенно равнодушно подумал он. — И, значит, все-таки существует „тот свет“. Странно только, что меня встречает здесь не мама, не отец, не Лариса, а Митрич… Видимо, своими мыслями о самоубийстве я обидел самых дорогих и любимых людей. Интересно, а Илма тоже здесь? Впрочем, она не должна быть здесь, Илма — жива!»

— Ну что, очухался? — странным голосом прогудел Митрич.

Алексей открыл рот, стал набирать в легкие воздух, чтобы ответить старику, но тут же закашлялся от едкого газа, продравшего горло.

— Тихо-тихо! — дернулся Митрич. — Дыши только носом, в ноздрях — фильтры! — При этом он машинально положил свою руку на грудь лежащего, как оказалось, Алексея, и тот заорал вдруг истошно от накатившего отвращения и ужаса, зашедшись тут же в еще более диком кашле от хлынувшей в самые легкие ядовитой гадости. Да и было от чего заорать — рука Митрича, или того, кто поначалу показался Митричем, была серой, слизкой, с извивающимися пальцами-щупальцами, покрытыми многочисленными присосками!

Алексей дернулся, порываясь вскочить, но от мощного глотка отравы, а, возможно, и от пережитого только что ужаса, голова его снова закружилась, а розовая пелена, почти моментально почерневшая, заволокла глаза.

Придя в себя во второй раз, Алексей почувствовал, что рот его заклеен чем-то наподобие скотча. И тут же он услышал снова ворчливый голос Митрича:

— Это чтобы не заорал снова! Надоело тебя откачивать! Прямо, как кисейная барышня: чуть что — сразу визжать и в обморок!

Алексей осторожно скосил полуоткрытый глаз на говорившего. Да, это все же был Митрич — блестящая лысина, марксовская борода… Вот только ниже — о, боже! — Алексей снова зажмурился — ниже седой бороды Митрича начиналась корявая, вся в каких-то отвратительных, мокро блестящих наростах, короткая шея, уходящая под пурпурную, с затейливым черным орнаментом тунику. Ну, может, не тунику — Алексей в фасонах одежды не особенно разбирался, но почему-то решил, что это похоже на тунику… Впрочем, какая разница! Главное, что из под этой туники высовывались руки — или лапы? — со щупальцами, а сверху — хитро щурилась голова самого настоящего Митрича, сидящая на очень, мягко говоря, некрасивой шее!

Алексей ничего не понимал! Что же, выходит, кроме рая и ада на том свете есть еще какая-то промежуточная инстанция — для тех, кого и явным грешником нельзя назвать, но которые и до праведников не дотягивают? И вот — соответствующий облик: сверху — почти святой, а снизу — сами понимаете…

«Постойте! — мысленно охнул Алексей. — Значит, и я такой же, раз я умер и нахожусь здесь?» Он судорожно поднес к глазам свою ладонь и облегченно вздохнул через нос — рука была своей, человеческой.

«Но что же это?» — хотел спросить Алексей, однако лишь промычал заклеенным ртом.

— Что, успокоился? — спросил Митрич. — Значит так: дышишь только носом, а ртом — говоришь на выдохе! Никаких вдохов ртом! Это, конечно, не самая смертельная смесь газов, но дышать ею не стоит, особенно с непривычки… Если осознал — осторожно снимай со рта липучку!

Алексей, морщась, отодрал с губ «скотч», вдохнул носом побольше воздуха и заговорил:

— Митрич, если это вы, объясните, где мы? Насколько я понимаю, мы мертвы? Тогда почему я задыхаюсь, падаю в обморок, чувствую боль? Разве все это может быть после смерти? Почему вы такой… странный, а я обычный? Почему…

— Стоп-стоп-стоп! — заухал филином Митрич в каком-то совершенно загробном смехе. — Не все сразу! Я понимаю, что накипело, но давай по порядку! Во-первых, ты не умер!