Сергей Зайцев - Призраки Пустоши

Последствия событий, затронувших парня на Пустоши семь лет назад, с каждым годом сказывались на его характере все сильнее, и не в лучшую сторону. Интуиция подсказывала тавеллианцу, что Сомахе нужно вернуться на Пустошь, чтобы разобраться со своим прошлым, которое иначе не оставит его в покое. И тогда, возможно, исчезнет то, что его непрерывно тяготит. То самое внутреннее изменение его сущности, которое и послужило загадочным толчком к развитию у Сомахи уникальных способностей. Способности парня росли (эпизод с роботами это только подтверждал), и Лайнус был твердо уверен, что Сомаха еще жив. Убить его не так-то легко. Он просто не позволит. Но удивительно, как быстро все они, экипаж «Забулдыги», привыкли к его присутствию. За эти семь лет, пока парень находился и работал на внешнике, с кораблем ни разу ничего серьезного не случилось. Любое оборудование, даже выработавшее ресурс, которое скряга-капитан не торопился заменить на новое, функционировало исключительно надежно, без малейших сбоев. Все программное обеспечение корабля, всех его систем, отзывалось идеально на любое желание всех членов экипажа. Комфорт. Все они привыкли к изумительному комфорту на корабле за эти годы, пока Сомаха находился с ними. А к хорошему привыкаешь быстро. И теперь, когда им с Зайдой приходилось решать проблемы самостоятельно, Лайнус вдруг осознал, насколько они от него зависимы психологически. Честно говоря, это даже как-то ненормально. Неправильно. Может быть, эта встряска в горах послужит им всем на пользу. Заставит взглянуть на их отношения внутри экипажа как-то иначе. Вот и получается, что желая помочь Сомахе, Лайнус сейчас невольно решал и некоторые проблемы психологического характера для остальных. Он-то наивно полагал, что возвращение на родную планету позволит парню избавиться от некоей занозы в душе, расставить все точки над «и», произвести переоценку ценностей, взглянув на все, что осталось в прошлом, по-новому. А эта переоценка нужна была им самим. Ему. Зайде, Кассиду…

В любом случае Сомаха сейчас где-то далеко, Лайнус его не чувствовал. Нужно подумать, как донести свои соображение насчет Сомахи до Зайды. Бикаэлка уж слишком опекает мальчишку, и может воспринять его «откровения» весьма болезненно, а обижать Зайду тавеллианец не желал. Он относился к ней не менее тепло, чем Зайда к Сомахе…

– Сейчас будем на месте, – по внутренней связи сообщил особист, сидевший на корпусе ближе всех к тавеллианцу. Шум двигателей и гул воздушных завихрений не позволял общаться голосом, никто ничего бы не услышал, хоть надрывайся, поэтому лоцман как нельзя лучше спасал положение, точнее, режим «мыслеречи», при котором мысли переводились в голосовую озвучку по аудиообразцам, хранившимся в памяти лоцманов каждого конкретного владельца. – Жаль, что Лимсея не нагнали, значит, он действительно уже в лаборатории, и голыми руками взять себя не позволит. Оборонительных систем снаружи шлюза нет, а вот внутри у нас могут возникнуть серьезные проблемы…

«Ты его не чувствуешь, Лайнус?» – поинтересовалась бикаэлка по личному каналу.

«Нет. Но это ничего не значит. В замкнутых пространствах чутье работает иначе, кроме того, у Лимсея может быть с собой пси-блокиратор. Как только что-нибудь почувствую, я сообщу тебе первой».

«Ладно, не ворчи. Это не в твоем духе».

«Не давай повода». – Тавеллианец едва заметно усмехнулся, прикрывая нижнюю часть лица ладонью – от плотной струи набегавшего воздушного потока можно было запросто задохнуться. Ветровой щиток, ранее защищавший пассажирские сиденья, разбился при аварии вдребезги, выносные фары тоже накрылись, так что ничего не оставалось, как ориентироваться по показаниям бортового инфрасканера, непрерывно ощупывавшего стены впереди – аппаратура робота все же была помощнее датчиков лоцмана. Для надежности информация дублировалась и инфрарежимом лоцмана, данные транслировались сразу в зрительный нерв тавеллианца. Так что управлять «жуком» приходилось с закрытыми глазами, с чем Лайнус справлялся вполне успешно. Но если остальные просто сидели на корпусе и ждали окончания путешествия, то тавеллианца напряжение пути изрядно выматывало. Врезаться на полной скорости на очередном изгибе туннеля, да и просто разодрать бок о стены, и убить и так дышавшие на ладан антигравитационные толкатели – такая перспектива его совсем не привлекала, поэтому доверить работу автопилоту покалеченной машины он не мог. Хотя Лайнус являлся пилотом-навигатором космического корабля, а это совсем иная специализация, в космосе ведь не приходиться гонять по туннелям, но все же профессиональное чутье пилота помогало и в такой ситуации.

Лайнус хорошо понимал, почему бикаэлка задает такие вопросы, впрочем, ее состояние он хорошо чувствовал и без слов, но ничего обнадеживающего сообщить ей и в самом деле было нечего. Одно радовало – по словам капитана Семика, они были уже близко.

– Вот что, Семик, давай-ка подробнее, – потребовала Зайда. – Мы не на пикник едем, так что хватит секретничать. Все равно увидим все своими глазами, так что подготовь нас заранее, чего ждать.

– Хорошая мысль, – скрепя сердце, согласился капитан Старфокс. – Никогда не любил действовать вслепую, а раз ситуация так сложилась, то секреты в сторону, черт с ними, с торговцами, после возьмем подписку о неразглашении.

После непрерывной обработки тавеллианца характер капитана заметно смягчился. Настолько заметно, что пехотинец Цун удивленно обернулся на своего командира, заговорившего в несвойственной ему манере. На его взгляд, капитан скорее перестрелял бы всех ненужных свидетелей, чем позволил бы делиться секретной информацией.

– Да лучше бы вы своими глазами и увидели… – вздохнул капитан Семик. – Ладно, попробую. В лаборатории исследуется некая форма жизни, которая нигде, кроме этой планеты больше не была встречена. Рабочее название – «призраки». Так вот…

– А я-то думал, что за дерьмо я тут охраняю с прочими мудаками, на этой говеной планете…, – зло встрял в разговор Редсама.

Головы сержанта справа была обтянута заплаткой из медпены, неудачно стянувшей часть лицевых мышц, поэтому казалось, что его лицо постоянно искажено неестественной гримасой какой-то кукольной ярости. А учитывая, что все друг друга видели в инфракрасном режиме, то вся их компания казалась сборищем светящихся бесплотных привидений. После окрика Старфокса и без того искривленная физиономия сержанта, судорожно вцепившегося обеими руками в манипулятор робота, и вовсе превратилась в маску злобного гремлина. Если, конечно, бывают рослые белобрысые гремлины. Во время боя в Адском ущелье лоцман Редсамы был уничтожен осколочным попаданием в висок, поэтому под заплаткой место пустовало. Но чтобы облегчить диагностику доставленного в лазарет раненого, эскулапу пришлось еще в запасах медотсека поискать лоцман с левосторонней нейро-молекулярной присадкой. Так что без связи и зрения Редсама не остался. О чем многие уже жалели, в первую очередь сам лейтенант Старик – Лайнус легко улавливал чужое настроение. Настроение Редсамы он тоже хорошо чувствовал – неспособность контролировать обстановку лично заставляла его скрипеть зубами. Гравилетчик был не против боя, ярости и агрессии в нем хватило бы на троих, но его бесило, что он абсолютно безоружен. А еще ему чертовски не нравились Зайда с Лайнусом. Почему-то он решил, что во всех бедах следует винить именно их. На чужаках ведь всегда проще срывать злость.