Алекс Орлов - Стрела Габинчи

– Все время, – заверил его Клаус. – А если запылятся, пройти чуть-чуть щеткой, и снова будут блестеть.

– Ну что ж, посмотрим. Завтра в них и поеду.

Галлен отдал сапоги Клаусу, и тот отнес их в прихожую. Затем хозяин оценил, как его слуги привели в порядок собственную одежду.

– Ну что, совсем другое дело. Настоящие оруженосцы. А Бурт ходил хуже бродяги, сколько я ему ни покупал обновок, все пачкал. Хотя… для меня стирал исправно.

Галлен вздохнул и, подойдя к длинному сундуку, снял замок и поднял крышку.

– Ух ты! – вырвалось у Ригарда. – Это все ваше, хозяин?

У Галлена это вызвало улыбку.

– Ну разумеется.

– А можно потрогать?

– Конечно. Вам же придется все это чистить: и доспехи, и оружие.

– Вообще-то, ваше благородие, мы оружие никогда не чистили, – признался Клаус.

– Не беда. Это не сложнее сапог. Вот видишь коробочку?

Галлен извлек из специального углубления небольшую жестянку, поднял ее крышку и показал разделенную надвое полость.

– Вот тут войлок, намоченный льняным маслом, а во второй стороне войлок смочен льняным маслом, перемешанным с дегтем. Сначала клинок мажут дегтярным маслом, потом дают постоять, чтобы ржа отстала, и снимают тряпкой. Затем покрывают чистым льняным, опять дают подержаться и снова вытирают чистой тряпицей. Вот и вся чистка.

– Я запомнил, – сказал Клаус.

– И я тоже! – тут же добавил Ригард.

Они помолчали. Клаус с Ригардом во все глаза смотрели на оружие, а Галлен им не мешал. Ему даже льстило, что кто-то помимо него оценивает красоту арсенала. Прежний слуга относился с оружию без интереса.

– До чего же все продумано, а? Все эти зацепочки, ремешки, – восторгался Ригард. – А как латы-то посечены, Клаус! Смотри какой рубец!

– А эти узкие ножи, чтобы бросать, ваша благородие? – спросил Клаус, дотрагиваясь до уложенных в ряд метательных кинжалов.

– Именно так.

– А далеко получается?

– Как сумеешь. Но с десяти шагов можно достать какого угодно нахала.

– Ух ты! – снова поразился Ригард. – Стало быть, человек становится непобедимым, ежели он так наловчится, ваше благородие?

– Совсем не обязательно. Бросок кинжала – это то же, что и удар мечом. Его нужно готовить и проводить незаметно, иначе противник отобьет удар.

– Мудрено.

– А почему арбалеты разные? – спросил Клаус.

– Тот, что поменьше, – кавалерийский. Именно из такого в тебя стрелял Лефлер. А большой – это пехотный. У него тяжелые болты, стальной лук и тетива натягивается не «козьей ножкой», а вот этим ползунком. – Галлен указал на устройство, лежащее в отдельном углублении. – Ну, на сегодня достаточно. Кое-что вы уже знаете, остальному научитесь со временем, – сказал хозяин, закрывая сундук. – А где мое белье, кстати?

– На веревках сушится.

– А свое постирали?

– Так точно, ваше благородие. И постирали, и уже оделись, – подтвердил Клаус.

– В сырое?

– Мы его повертели, – добавил Ригард. – На улице тепло, мы его повертели на воздухе, да и надели.

Ригард повел плечами.

– Теперь уже сухое. Почти.

– Хорошо, тогда не забудьте до ночи принести и мои вещи.

Ужин был так же хорош, как и обед, с той лишь разницей, что принесли его прямо в апартамент.

Лакеи доставили еду, тарелки и приборы, а потом явились, чтобы все убрать, так что Клаусу с Ригардом не осталось никакой работы, кроме как поставить к стене стол и задвинуть стулья.

Когда стало темнеть и хозяин зажег в апартаменте огонь, Клаус поднялся с соломенного тюфяка и сказал, что пойдет снять с веревок белье.

– Давай, – согласился Ригард и зевнул. – Скорей бы уж спать, а то сегодня день, как целая неделя…

– День тяжелый, – сказал Клаус, надевая сапоги поверх чистых обмоток. – Но такое будет нечасто.

– Думаешь?

– Уверен. А уже завтра на нашем счету будет по два дополнительных крейцера. Ну разве не замечательно, при такой-то жратве?

Обувшись, Клаус слегка притопнул и вышел в коридор, где уже зажгли висевшие под потолком светильники. Закрыв дверь, он немного постоял, прислушиваясь к доносившимся издалека звукам и запахам. Вот эта волна из рестаранта – жареное мясо, корица, тмин, а вот резкий запах дегтя с купоросом, это кто-то перестарался с чисткой сапог.

А вот знакомая, пьянящая волна розового масла и айги, от нее защекотало между лопаток и мурашки побежали до самой поясницы.

Оставив тайные мечтания, Клаус спустился по лестнице и вышел на ярко освещенное пространство гостевой залы.

Чувствуя на себе взгляд приказчика, он с достоинством прошел мимо него, слыша, как за дверями рестаранта звучат громкие хмельные голоса.

Выйдя на освещенное крыльцо, Клаус остановился. Посреди двора в полумраке виднелись несколько экипажей. Два из них были запряжены парами лошадей, на них приехали покутить торговые люди. Их кучера прохаживались в стороне и о чем-то тихо беседовали.

Два других экипажа принадлежали постояльцам и стояли без лошадей.

Мимо прошел дворник, волоча за собой метлу. Заметив человека в господской одежде, он кивнул:

– Доброго вечера, ваша милость.

– И тебе доброго, – ответил Клаус, приосаниваясь. Он спустился с крыльца и пошел за угол, туда, где было темнее всего и лишь белизна висевших на веревке подштанников позволяла не сбиться с пути.

В кастелянтской пристройке гостиницы имелось два окна, но и в них не было света, поэтому двигаться приходилось осторожно.

Найдя белье хозяина там, где вывешивал, Клаус снял его с веревки и, свернув в узелок, направился было обратно, но вдруг позади себя услышал какие-то странные звуки.

Клаус остановился и, оглядевшись, заметил, что дверь в кастелянтскую приоткрыта. Внутри не было никакого света, но именно оттуда раздавалось это хриплое: бэ-э-э…

Самым верным было бы сбежать и не лезть не в свои дела, но вот блеяние сменилось быстрым бормотанием, а потом снова – бэ-э-э и жуткий хрип, как будто кого-то душили.

Клаус снова огляделся. За забором гостиничного владения в окнах теплились огоньки, но здесь была тишина и странные, страшные звуки.

«Иди отсюда, Клаус, иди», – скомандовал он себе, но вместо этого приоткрыл дверь в кастелянтскую и шагнул внутрь, снова погружаясь в царство запахов.

Полынь – это от блох, хвоя – для отдушки белья, а это – черная глина. Она имела жуткий запах, но вычищала самые стойкие пятна.

Хрип сменился бормотанием, а затем резким вскриком потревоженного младенца. Клаус вздрогнул и справа, за плотным занавесом, рассмотрел приглушенный свет лампы.

«Уоу! Уо-о-о-о-о!» – завыло неизвестное чудовище. Клаус сорвал занавес, ожидая увидеть нечто ужасное, однако обнаружил лишь кастеляна, лежавшего на спине с запрокинутой головой.

Он спал и издавал эти ужасные звуки.