Дмитрий Казаков - Идеальное отражение

Похоже, нам «повезло» встретить как раз такую штуковину: нечто вроде белого пятна, область, где умирают звуки, и не только они.

– Обойдем? – предложил Синдбад.

– Можно, если бы мы знали ее границы, – сказал я. – Вдруг она тянется от метро до Большого Садового пруда?

– Тогда что, рискнем пройти напрямую?

– Рискнем, – я кивнул. – Идти придется тесной группой, чтобы можно было дотянуться до соседа. И маски надо отстегнуть, чтобы, если чего, увидеть губы друг друга. Надеюсь, что оружие внутри этой зоны молчания работает, хотя это можно проверить...

Проверку мы откладывать не стали, и она показала, что ИПП тут стреляет так же хорошо, как и везде, разве что совершенно бесшумно. Я показал спутникам большой палец, мы нырнули в тишину, словно в воду, и у меня почти сразу начали болеть уши, а в голове засвербело.

Чем плохи импланты – к ним вскоре привыкаешь и без них начинаешь ощущать себя неполноценным. И вот сейчас я все видел, но невозможность обратиться к радару или датчику движения создавала впечатление, что я ослеп. Это невероятным образом бесило, возникало желание снять невидимое ведро, которое кто-то нахлобучил мне на голову.

Неуютно чувствовали себя и Колючий с Синдбадом, они то и дело оглядывались, вздрагивали.

По Клары Цеткин мы прошли нормально, а вот когда выбрались на Космодемьянских, к глухоте добавилось ощущение, что воздух стал плотным и колючим. На краю зрения замелькали разноцветные вспышки, мне показалось, что через подошвы я уловил идущую по земле вибрацию.

Тяжелая рука опустилась мне на плечо, и я вздрогнул.

Повернулся и вопросительно глянул на Синдбада.

Он присел и пальцем нарисовал на тонком слое снега: «Вернемся?»

Я покачал головой и махнул рукой в сторону Тимирязевского парка – вперед и только вперед! Синдбад встал и пожал плечами, а Колючий несколько раз широко и размашисто перекрестился.

И то верно – как еще бороться с дьявольским наваждением?

Еще десять шагов, и я понял, что перед глазами темнеет, а на плечи начало давить так, словно я навьючил на себя тройной груз. Это напомнило ощущения, какие бывают при переходе Барьера, но откуда им взяться тут, посреди локации?

Или здесь еще и гравитация повышена?

Через два шага мне показалось, что я провалился в яму – меня тряхнуло и что-то ударило в ноги. Испуг заставил похолодеть – неужели я угодил в «Чертову топь», и погоня закончится прямо здесь?

С отрезанными ногами сложно гнаться за кем-либо.

Ворочая тяжелой, как танковая башня, головой, я определил, что нахожусь там же, никакой ямы или ловушки под ногами нет, а впереди – обычные руины, поросшие металлическими лозами. Оглянулся, чтобы проверить, как там спутники, и увидел, что беглый праведник лежит на земле, а Синдбад, двигаясь неуклюже и медленно, пытается поднять мальчишку.

– Что с ним? – спросил я, точнее попытался спросить, но лишь зря пошевелил языком.

Синдбад поднатужился, перевернул Колючего на спину, и стало видно его лицо – белое, как первый снег, с выпученными глазами, в которых смешались страх, бессилие и еще что-то, похожее на торжество.

Я сделал шаг назад, подхватил мальчишку с другой стороны, и мы попытались поднять его на ноги. Но они подогнулись, и беглый праведник не только едва не упал обратно, да еще чуть не утянул нас с собой.

Стоять было все труднее, я чувствовал, как дрожат мышцы бедер и голеней.

«Мать твою разэтак, – подумал я. – Надо идти, двигаться, иначе мы останемся здесь, в «зоне молчания», погибнем и иссохнем. А через месяц-другой какой-нибудь ходок наткнется на наши мирно валяющиеся на обочине трупы, либо хуже того – на трупы бродячие...».

Ходили слухи, что скорги порой избирают для поселения не технику, а человеческое тело. В этом случае они не используют его как материал, а возвращают к жизни, создают полубиомеха-полусталкера. И такая тварь бродит по локации, нападая на всё живое, чтобы управляющие ею наниты могли размножаться.

Сам я подобных существ не встречал, но интуиция подсказывала, что такое вполне вероятно. И перспектива стать тухлой заготовкой для технозомби меня вовсе не вдохновляла.

– Давай! – заорал я, не надеясь, что меня услышат, рассчитывая лишь, что Синдбад прочитает текст по губам. – Хватай его, и потащили! Нельзя на месте оставаться! Иначе все тут сгинем!

Синдбад кивнул, мы вскинули Колючего на плечи и пошли, а точнее – поползли.

На спину давила такая тяжесть, словно мальчишка весил, как статуя из свинца, голова кружилась, накатывали волны слабости, в сгущавшейся перед глазами темноте возникали разноцветные колеса и воронки. Каждый шаг давался неимоверным трудом, но мы делали его, а затем еще один, и еще один, и удивительным образом оставляли позади метр за метром.

Когда из-за поворота нам наперерез выкатил небольшой бронезавр, мутировавший из БРДМ, на испуг не нашлось сил. Я просто с завистливо усталым ожесточением подумал: «Чугунку-то, чтоб ему лопнуть, похоже, ничего не мешает».

Но в следующее мгновение стало ясно, что это не так.

Биомех повернул башенку и попытался нацелить на нас торчащий из нее пулемет, но у него ничего не получилось. Попробовал сдать назад и увяз, словно угодил в глубокую грязь – колеса бешено вращались, но бронезавр не двигался с места.

Я поднял «Шторм», но тут же опустил его – нет, из этой штуковины чугунка не подбить. Синдбад шарахнул из «карташа», и пули замолотили по боку биомеха, оставляя вмятины на броне.

«Кинуть гранату? – подумал. – Нет, слишком близко, не успеем уйти из сферы поражения».

Бронезавр повернул колеса, чтобы банально наехать на нас и раздавить, но и этого сделать не смог. Похоже, неведомая сила, властвующая в «зоне молчания», вынуждала железную тварь двигаться только по прямой.

Краем глаза я увидел, как Синдбад взялся за висевшую на шее Колючего «мегеру».

То же самое заметил и чугунок, и он, похоже, знал, что это за штука и что она может. Он немедленно прекратил попытки свернуть с траектории и со всех колес дунул прочь.

Только мы его и видели.

Я поднял большой палец, показывая бритоголовому, что одобряю его действия, он устало кивнул, и мы потащились дальше. Миновали дом, сохранившийся полностью, вплоть до стекол в окнах, и в этот момент стало чуть полегче – тяжесть ушла, воздух потерял шершавую плотность.

А потом я услышал, как шаркают по асфальту мои подошвы, и понял, что мои импланты вновь работают.

– Устроим привал? – спросил Синдбад, и его негромкий голос прозвучал подобно реву из громкоговорителя.

– Ага, – ответил я, сглатывая вязкую и горькую слюну.

Аккуратно уложенный на землю Колючий пришел в себя только через пятнадцать минут. Сначала он вздрогнул, словно его укусила змея, и принялся неистово дергаться, потом затих.