Борис Сапожников - Звезда и шпага

Передовыми шли, судя по гренадерским шапкам, ударные батальоны бунтовщиков. Они чётко остановились по команде офицеров, примкнули штыки. Первая шеренга опустилась на колено, выставив мушкеты перед собой, уткнув прикладами в землю и подперев их для жёсткости каблуками сапог.

На сотне шагов — дистанции эффективного выстрела мушкетов — перешли в галоп, нещадно пришпорив коней. Прозвучала команда «Рассыпаться», её подтвердил сигнал труб, но они были излишними — все и без них знали, что делать. Мы рванули коней в стороны, пригибаясь к шеям, как незадолго до того, пугачёвские драгуны, что удирали от ядер, сыплющихся на них с холма. Вокруг засвистали пули, одна сбила с меня шапку, ожгла горячим волосы. Подними я голову чуть повыше, она б угодила мне точнёхонько в лоб. Но вот мы, буквально, влетели в зловонное облако, окутавшее пугачёвцев, вскинув палаши, и обрушили своё оружие на их высокие шапки и серые шинели.

Давненько не приходилось мне атаковать правильно выстроенную пехоту, с самой Казани, кажется. Но руки помнили, что надо делать. Первым делом ткнул сверху вниз в стоящего на колене бунтовщика. Отточенный клинок палаша рассёк тому лицо, половину которого залило кровью. Но он мушкета не выпустил, хотя и атаковать меня не смог. Конь мой дёрнул ногой, весьма удачно угодив ему в грудь. Пугачёвский гренадер схватился левой рукой за место удара, он закашлялся, сплюнул кровью и сник. Я же толкнул коня пятками, врубаясь глубже в плотный стой врага. Рядом отчаянно работал палашом капитан Холод, нанося им стремительные удары направо и налево. Мы углублялись в квадрат колонны пугачёвцев, убивая их одного за другим. Они пытались дать нам отпор, но уже слишком глубоко врезались в их построение. Попытавшихся ударить нам во фланг драгун, уничтожил почти под корень эскадрон Коренина. Они загнали врага к склону холма, на ледяную корку, где ноги у коней начали разъезжаться, изрубили в песи и погнали обратно, прямо на свою же пехоту. Коренин же приказал своим людям обстрелять отступающих из карабинов, а после ударить в палаши.

Это ли или же постоянно рвущиеся над головами шрапнели, но произошло небывалое. Превосходящие нас многократно силы поколебались. Первыми побежали солдаты ударных батальонов, принявшие на себя основной наш удар. По одному, по два, а следом десятками бросились они назад, сминая ряды, внося панику. Как ни старались комиссары, выделявшиеся кожаными куртками с меховой опушкой, размахивая шашками, даже убивая иных беглецов, но всё напрасно. Их настигали, рубили палашами, выбивали выстрелами из пистолетов и карабинов.

В армии пугачёвцев началась неразбериха, паника. Вот когда сказалось отсутствие боевого опыта и настоящих офицеров с унтерами. Никто не смог остановить смуту, которая губила сейчас численно превосходящий нас многократно авангард пугачёвской армии. Полки побежали, сминая артиллерию и пытавшуюся обойти колонну пехоты кавалерию. Всадников потеснили на тот же холм, где они валились с коней, да и сами кони удержаться не могли. Они катались по льду с боку на бок, размахивая ногами, давили не успевших вовремя убраться пугачёвских драгун. Иные же, те, кто шёл по другому флангу, в опасной близости от волжских вод. Они даже ступили на тонковатый лёд, коркой которого покрылась великая река. Их также потеснила масса бегущие пехоты, заставляя заходить на лёд всё дальше. Так что драгуны вынуждены были пришпорить коней и прокладывать себе дорогу прямо через бегущих пехотинцев, кто плетью, а кто и палашом.

И тут трубы запели «Ретирада», мы развернули коней, отмахиваясь от бегущих, совершенно не обращая на нас внимания, пугачёвцев, и отъехали обратно на позиции.

— Обейко, доложить о потерях, — распорядился я.

— Пятеро, — спустя несколько минут, после короткой переклички, сообщил вахмистр. — Командиры всех взводов живы и здоровы. Раненых разнотяжёлых ещё четверо.

— Спасибо, вахмистр, — кивнул я.

В полку потери были также не столь тяжелы. Как-то слишком легко далась нам эта победа. Почти как тогда, в лесу, когда мы вырезали пугачёвцев в несобранном ещё вагенбурге. А ведь на следующую ночь это обернулось жестоким расстрелом из тех самых ружей Пукла-Пакла. Чем ответит враг на этот наш щелчок по носу? Ведь не так и много солдат мы у него вырезали, большая часть просто сбежала. Их соберут, бежать тут особо некуда, сгонят обратно в полки и батальоны, и поведут на нас. К тому же, скорее всего, в обход холма уже направили несколько батальонов к нам вы тыл, просто они скрываются за вон той полоской деревьев, толи рощица, толи вовсе небольшой лесок, очень неприятно подходящий к нашим позициям. Если оттуда выскочат казаки, то успеем ли мы скрыться — ещё большой вопрос, как бы не пришлось вырываться из окружения, да ещё и батарею Баневича прикрывать. Это грозит нам большими потерями, а, быть может, и гибелью всего полка.

Пушки Баневича посылали шрапнели по убегающим пугачёвцам ещё какое-то время, после чего замолчали. Бомбардиры принялись чистить жерла и подали сигнал на баржу, чтобы несли огнеприпасы. Оттуда появились с десяток крепких мужиков из бурлацкой артели, что должны были вытащить баржу на середину реки. Их подрядили ещё и таскать порох и ядра на батарею. Они вернулись на баржу, однако один из них, по всей видимости, старший, подошёл к Михельсону и сказал столь громким голосом, что услышали его, наверное, все в полку:

— Их благородие, поручик с холма, — прогудел он, — говорять, што ядров и порохов к пушкам ихним хватить ток на сполчаса бою.

Премьер-майор ничего не ответил ему, отпустив мужика коротким взмахом руки. Бурлацкий старшина почесал голову и убрался вслед за остальными на баржу. Михельсон же отправил к Баневичу молодого поручика с неким сообщением, хотя я примерно представлял себе, в чём оно состояло. Как только огнеприпасы подойдут к концу, сразу убираться на баржу, что послужит и нам сигналом к отступлению.

Следующая атака произошла ближе к вечеру. В колоннах серых шинелей мелькало куда больше обыкновенного черных комиссарских курток. И теперь пугачёвцы не попёрли буром, как в прошлый раз, полагаясь на одно только численное преимущество. Теперь с нами решили воевать по всем правилам. Выстроились на расстоянии, куда ядра с батареи Баневича просто не долетали, развернули свою артиллерию и открыли огонь по холму и по нашим позициям. Здоровенные чугунные ядра врезались в ледяную горку, во все стороны полетели осколки, разящие не хуже шрапнелей, и Михельсон приказал отойти подальше от ставшего опасным холма. А отвечать пугачёвцам Баневич не мог. Не тот калибр у его артиллерии. Разбив горку вдребезги, враг медленным маршем двинулся на нас, с примкнутыми штыками, под барабанный бой, словно на параде. Боятся они нас, что ли, раз идут так медленно. Мы даже успели вернуться на прежние позиции. И это решительно не нравилось мне, как и многим офицерам полка, да и самому Михельсону.