Владимир Михайлов - Королевы Маргины

– Однако вы уверены в том, что это именно убийство, а не, скажем, скоропостижная смерть вследствие остановки сердца или чего-либо подобного?

– Я, ваше достоинство, склонен считать это именно убийством по, так сказать, косвенным признакам. Конечно, более точной формулировкой являлось бы просто «смерть по неустановленной причине», однако согласитесь: если с близким вам человеком случается, скажем, сердечный приступ, вы вряд ли станете пытаться сжечь его тут же на месте, рискуя вызвать пожар. Вы, скорее всего, вызовете медиков – в надежде спасти его, и если это не удастся, то остается ведь еще «срок надежды» – в нашем же морге. А если человеку, находящемуся рядом или во всяком случае поблизости, вовсе не хочется, чтобы умирающий возвратился к жизни, то вряд ли он, находясь в здравом уме, станет проделывать что-то, подобное сожжению: ведь если человек умер естественной смертью, то его тело послужит лучшим свидетельством отсутствия чьего-либо злого умысла или действия. Если же по каким-то причинам тело нужно все-таки ликвидировать, то ведь известно немало способов сделать это, не оставляя следов: вывезти и где-нибудь закопать или утопить, или поместить в ванну и растворить в кислоте, не поднимая никакого шума – человек в таком случае будет считаться находящимся в безвестном отсутствии достаточно длительное время, которое злоумышленник сможет использовать в своих интересах…

– Свидетель, хочу напомнить вам, что вы не должны читать лекцию о способах совершения преступления: на людей с неуравновешенной психикой ваши наставления могут повлиять не самым лучшим образом.

– Ваше достоинство, я хотел лишь, чтобы у суда возникла полная ясность по поводу того, что, строго говоря, нет достаточных оснований считать происшедшее именно убийством – я имею в виду прямые основания. Что же касается косвенных, то хочу сказать следующее: именно попытка, глупая, наивная и логически необъяснимая уничтожить тело путем его сжигания свидетельствует о том, что лицо, обвиняемое в убийстве, действовало в то время в состоянии невменяемости. Необходимо проведение психиатрической экспертизы подсудимой для определения степени вменяемости подсудимой. Потому что если она была невменяемой – а сделанное ею тут заявление, да и все поведение, свидетельствует об определенном нарушении психики, – то она подлежит не наказанию, а лечению, и…

– Свидетель, выносить подобные суждения и принимать решения – прерогатива суда, а не свидетелей. Лучше ответьте вот на какой вопрос: каким способом подсудимая – или другое лицо – сожгло тело жертвы? Надеюсь, это вы можете установить достоверно?

– Разумеется, ваше достоинство. Попытка была предпринята при помощи военного дистанта первого класса, работающего на полную мощность. Это оружие обеспечивает испепеление трупа без помощи каких-либо горючих жидкостей или иных легковоспламеняющихся составов.

– Однако такое оружие на месте преступления, как и вообще где-либо, обнаружено не было. Не могло ли применяться какое-либо иное средство для сожжения?

– Отвечаю с уверенностью: не могло.

– Благодарю вас. Подсудимая, есть ли у вас вопросы к свидетелю?

– Разумеется, ваше достоинство. Скажите, эксперт, что я такого сделала, чтобы вы сочли меня сумасшедшей?

– Свидетель, на этот вопрос можете не отвечать. Суд объявляет перерыв до завтрашнего утра. До этого времени подсудимая побеседует с психиатром.

Простор. Борт транспорта «Красотка Тау». 18 меркурия

Срезать уголок – это легко сказать. Да и сделать тоже не очень трудно, например, на поверхности планеты, в общем, достаточно устойчивой, надежной, прочной. Конечно, бывает риск – сокращая путь, угодить в болото или в зыбучие пески, или же – где-нибудь в горах или предгорьях – наткнуться на такую расселину или, напротив, отвесную скалу, которые придется обходить большим крюком, и в результате путь не сократится, а, напротив, потратишь лишнее время. Но все это, в конце концов, можно предвидеть, имея хоть какое-то представление о местности, по которой предстоит шагать или ехать. Иными словами, на поверхности риск минимален.

Куда сложнее плыть в незнакомых водах. Или пусть даже в знакомых – таких, где известен и обвехован фарватер, и двигаться нужно, внимательно следя за знаками – каков цвет вехи, что на ее топе – один голик или два, а то и просто крест вместо них, – и точно выполнять указания, какими вехи по сути и являются. Но если вам нужно быстрее, быстрее, а фарватер представляет собою ломаную линию, и он в итоге потребует вдвое больше времени, чем движение по прямой к нужной точке, и если вы решаетесь пойти на риск, то разумный человек не поставит на вас ни дикона. Потому что под нормальной, казалось бы, поверхностью воды может оказаться отмель, а может – риф, или еще хуже – мины, не вытраленные еще со времен последней войны. Так что опасность увеличивается, пожалуй, на целый порядок.

А еще хуже – продвигаться в недрах земли, в глубоких и длинных, беспорядочно ветвящихся пещерах, если даже там до вас уже бывали люди и тоже каким-то образом обозначили безопасный маршрут. Время в подземельях течет по-другому, и вот вам начинает уже казаться, что вы находитесь тут долго, очень долго, слишком долго. Общее направление движения вам известно – или вы полагаете, что известно, – и вот это ответвление, с которым вы только что поравнялись, уходит именно в нужном направлении, и прямо-таки требует, чтобы вы в него свернули. Плохо, если здравый смысл не одержит верх над нервным возбуждением: пройдет немного времени – и вы начнете по-настоящему понимать, что такое лабиринт, войти в который куда легче, чем выбраться, даже если вы образумитесь и повернете назад: вдруг окажется, что по сторонам возникает множество новых ответвлений, мимо которых вы спокойно проходили, – а теперь вместо прямого пути, ведущего обратно, видите перед собой целый веер, словно руку с растопыренными пальцами, и их даже больше пяти. Приходится в волнении искать собственные следы – и если они остались, то вам повезло, если же нет – таки плохо, как говорил старый извозчик из столь же старого анекдота.

Так вот: все эти опасности, сложности и страхи – просто детский сад по сравнению с той обстановкой, в какую попадает судоводитель, вломившийся, как и полагается, в сопространство – или Простор, как любят называть его профессионалы, – и вместо того, чтобы найти свою силовую линию, по которой ему следует двигаться до узла, где можно (если потребуется) изменить курс, – вместо этого совершенно разумного, хотя действительно не самого короткого пути между точкой, в которой вы вошли в Простор, – и той, где надеетесь из него выйти, вы, вынуждаемые обстоятельствами, отходите от этого надежного (если не штормит, конечно) фарватера и устремляетесь…