Дин Кунц - Симфония тьмы

— Я не намерена сидеть и дожидаться, пока ты вернешься с новыми ранами! — заявила она.

— Тебе тут не место! — прорычал Силач. Глаза его метались — то к сетке, то к девушке, то снова к сетке.

— Он прав, Тиша, — сказал Гил.

— Ну перестань! — произнесла ласково девушка. — Мы что, драться сейчас начнем, чтобы выяснить, место мне тут или не место?

Юноша ухмыльнулся:

— Ну уж нет!

Он отлично помнил ее на арене, когда она избавлялась от звуковых чудищ, что называется, одной левой.

Силач пожал плечами. Другие мутанты поглядывали на девушку с любопытством, ведь они в первый раз видели, как музыкант собирается драться за них, а не против. Гил, в конце концов, не настоящий музыкант.

— Что тут случилось? — спросил Гил у Силача.

— Крысы, — коротко ответил тот.

— Крысы?!

Холод закипел вокруг него, как пар над сухим льдом.

— Они плодятся на самых нижних уровнях, в коридорах, которых не найдешь ни на каких картах. До войны и музыкантов здесь жили миллионы и миллионы людей, а мы занимаем лишь крохотную часть туннелей, пригодных для использования. Кроме того, многие мили туннелей обвалились и полностью или частично затоплены водой, так что соваться туда нежелательно, даже если бы мы захотели их использовать. Крысы там бегают беспрепятственно. Сколько их, мы не знаем, но представить себе можно и тысячи, и тысячи тысяч. Изредка — да нет, скорее регулярно — небольшие стаи прорываются в наш сектор.

— Зачем?

— За пищей, — пожал плечами Силач. — Там, внизу, не так уж много еды. Другие мутировавшие животные — вот и все. Но здесь, наверху, есть мы.

— А от чего мутировали животные?

— Радиация, оставшаяся с войны, а может, излучения музыкантов, или и то и другое, вместе взятое, подействовало на лягушек, ящериц, кошек, собак, змей, всяких насекомых, а особенно на червяков.

— Идут! — крикнул похожий на циклопа популяр.

Гил глянул через тонкую, но прочную стальную сетку. По другую ее сторону горели тысячи красных огоньков, вблизи эти искры превращались в глаза, а за ними просматривались пушистые серые тела, которые шуршали по полу и лезли друг через друга в первые ряды. Жуткая армия, более устрашающая, чем человек с самым страшным оружием!

— Держи!

Силач протянул Гилу маленький, с кисть руки размером, арбалет, заряжающийся обоймами стальных иголок, напоминающими пулеметные ленты.

— Обойма — на сорок выстрелов. И постарайся, чтоб ни один не пропал даром. Хотя, когда на полпути стальная сетка, это скорее бессмысленная привычная фраза, а не приказ.

Крысиный писк становился все громче.

Тиша быстро, одну за другой, выпустила шесть иголок. Три запутались в сетке или отскочили на пол без всякой пользы, зато остальные три пролетели сквозь ячейки и уложили трех тварей. Такой успех объяснялся не потрясающей меткостью стрелка, а тем, что враг двигался сплошной стеной. Крыс оказалось так много, что можно было не сомневаться — стрелы найдут себе цель, если пройдут сквозь сетку.

— У тебя отлично пойдет! — подбодрил девушку Силач.

Но времени на разговоры не было.

Казалось, в коридоре столько стрел, что даже воздуху не пройти. Иголки летели сверкающими тучами, их непрерывно выкашливали самозарядные арбалеты. Сотнями валились крысы, которые прыгали на сеть и пытались перегрызть тонкие проволочки, отодрать их и открыть проход к таким аппетитным людям, которые стреляют в них. И к такой аппетитной девушке с гривой темных волос…

Поначалу грызуны останавливались, чтобы разорвать тушки своих же убитых собратьев, отодрать в кровавой ярости мясо от костей, утолить голод, пригнавший их сюда. Гил заметил одну крысу, которая держала в пасти внутренности убитой товарки; серая тварь повернулась и попыталась пробиться через волну наступающих соратников и убраться со своей добычей, но тут же свалилась под их когтями. Однако каннибализм не мог длиться вечно. Это нашествие толкал не голод, а какое-то иное, более глубокое побуждение, необъяснимый психологический порыв, как у леммингов, — он заставлял крыс дергать сеть, забыв обо всем остальном, даже о голоде, мучительные спазмы которого наверняка терзали их в эту минуту.

Можно было подумать, что они когда-то уже попробовали вкус человеческого мяса и теперь никакая другая пища не может их по-настоящему насытить.

Стрелы впивались в серый мех.

Брызгали струйки крови, заливали сеть, красная пленка затягивала ячейки.

Гил видел, как одна выпущенная им иголка проткнула крысиный глаз. Его жертва еще некоторое время продолжала взбираться на сетку, оставаясь, казалось, совершенно безразличной к смертельной ране. Тело ее получило приказ лезть вперед несмотря ни на что и все еще выполняло исходную команду, хотя способность к действию стремительно убывала. Наконец, после долгих и нелегких попыток взобраться по сетке на самый верх, где, должно быть, она надеялась найти какую-то брешь, эта тварь завертелась колесом, будто пьяная, и свалилась на кишащие внизу орды.

Стрелы, стрелы, обойма за обоймой…

Кровь журчала под сеткой, текла ручейками к людям под ноги, собиралась в лужи и озерца за их спиной.

Гил, выпуская стрелу за стрелой, думал об арене. О, музыкантам бы эта мясорубка понравилась! Там, на арене, такого ужаса и в помине не было. Он вдруг сообразил, что если популяров вынуждает убивать другие живые существа абсолютная необходимость, то музыканты убивают по легкомысленной прихоти, исключительно ради удовольствия. И убивают не крыс, а собственных сыновей…

И вдруг сеть поддалась.

Одна крыса, прячась в тени, скрытая блестящей пленкой крови, затянувшей ячейки сети, залезла под самый потолок, где сетка была закреплена кое-как, устроилась в уголке и долго расшатывала скобу, пока не вытащила ее из штукатурки. Ей бы радоваться, что ее не поймали за этим занятием, но она не доверилась удаче и не стала тратить время на самовосхваление. Будь она человеком, из нее получился бы замечательный солдат. Крыса перебралась к соседней скобе и выдрала ее тоже. Один угол сети оторвался от потолка. Всего один, но этого было достаточно.

Крысы сплошным потоком полезли вверх — по сетке, по лестнице из живых тел, цепляясь друг за друга в бешеном стремлении пролезть первой, — и хлынули через брешь. Когда основная масса атакующих сконцентрировалась у прорехи наверху, под их весом начали вырываться другие скобы…

— Крыса-хозяйка! — закричал вдруг лысый циклоп.

И тут же эти слова прозвучали во множественном числе.

— Крысы-хозяйки! Крысы-хозяйки!

Крики перекрыли всеобщий шум.

Гил очень скоро понял, о чем они кричат. Из-за поворота коридора пеной выплеснулись крысы величиной с небольшую собаку, фунтов по пятнадцать — двадцать каждая, и последовали за мелкими крысами-рабами, которые умирали ради того, чтобы сорвать сеть. Писк хозяек был не такой пронзительный, более горловой, низкий. Явно планомерные действия, казалось, свидетельствовали о наличии какой-то степени разума у крупных крыс, но Гилу вовсе не хотелось углубляться в рассуждения такого рода.