Наталья Игнатова - Последнее небо

Зверь был бы доволен. Он ведь примерно это и имел в виду.

По складскому отсеку и пространству вокруг на всякий случай еще раз прошлись лучом. Потом сели, поднимая хлопья сажи.

— Вымажемся, как свиньи, — недовольно буркнул Пижон, открывая дверь кабины.

— Давай я к ним постучусь, — великодушно предложил Гад, которому на чистоту своей формы было наплевать.

— Да нет уж. Ты лучше вокруг посматривай. Стреляй, если что. — Пижон спрыгнул на землю. Побрел к громаде склада, с кошачьей брезгливостью ступая по хрупким от жара остаткам хитиновых панцирей.

Кнопка включения переговорного устройства на люке была горячей. Не горячее, впрочем, топливных баков десантного модуля после аварийного приземления.

— Пендель, — окликнул Азат негромко и перешел на татарский: — Ты меня слышишь?

— Пижон? — голос Пенделя был полон недоверия.

— Да. Зверь… э-э, Тихий сказал, что ты откроешь, если я с тобой по-татарски заговорю. Иначе, сказал, пошлет. Ты пошлешь, значит. Меня. Так вот я пришел и говорю по-татарски. Мы…

— Это Пижон, — услышал он изнутри. Пендель, похоже, разговаривал там со своими. — Столько лишних слов только он говорит.

— А ты кого ждал? — озадаченно спросил Азат у двери.

— Тебя, тебя. — Люк отполз в сторону, и яркий свет ударил по глазам. Пижон зажмурился.

— Заканчиваем погрузку. Только быстро. — Пендель недовольно оглядел выжженную пустошь. — Ты хорошо здесь почистил?

— Если кто и остался, он сейчас бежит подальше отсюда. А это что? — Глаза наконец-то привыкли к свету, и Пижон разглядел висящую возле дверей высушенную голову.

— Это дедушка Джокера, — отмахнулся Пендель. — Все, парни, за работу. Айда-айда!

Обратно добирались, уже приняв стимуляторы. Погрузка вымотала окончательно. Пижон, единственный, кому в эту ночь удалось поспать, взялся вести «Мурену». Ка-190 в управлении был намного сложнее грузового вертолета, и сажать в него кого-нибудь из пятерки Пенделя, пусть даже после приема стимулятора, было рисковано.

— Башка, поведешь грузовик, — распорядился Айрат, — стрелком Гада оставим. А я с Пижоном полечу.

— Присматривать за мной будешь? — понимающе закивал Азат. — Ну, давай. За мной глаз да глаз нужен.

— Бить тебя нужно, — убежденно сказал Пендель. — Ты мне по дороге отчитаешься о проделанной работе, понял?

— Понял.

— По машинам.

Первым поднялся легкий вертолет. Сделал круг над вымершим лесом. Дождался, пока грузно оторвется от земли огромный грузовик, и пристроился чуть впереди. Словно дорогу показывал.

— Ветряк за сорок минут поставили! — возбужденно докладывал Пижон, поглядывая вниз. — Орлы! Зверь так и сказал: монстры, говорит! Нет, там, конечно, Кинг. Но ветряк-то не Кинг ставил. Молодцы, да?

— Какой Зверь? — уточнил Айрат, которому все Азатовы восторги были безразличны. — Я про него второй раз слышу.

— Да это Гот!

— Гот?

— Нет. Тихий это. Да, ты понимаешь, мы летим туда, делать нечего, сидим в трюме, ну и треплемся за жизнь. Надо же знакомиться! А на погрузке кто ж познакомиться даст? Ну, Синий и говорит, хорошо, говорит, что мы все некурящие, Тихий, гад, ни секундочки на перекур не давал. А Гот спрашивает, который из вас Тихий? Он, мол, одного только тихого видел, и того вроде Пенделем зовут. И орет он, ты то есть, так, что уши закладывает. Ну, мы все дружно на Азаматку показываем. Вон он, Тихий. Уж такой Тихий… А у Гота челюсть на коленки — бряк. Это Тихий? Да это ж Зверь! И тут Тихого аж вскинуло! Если б не ремни, из кресла бы выпал. Ну, ясное дело, когда имя по хозяину, кто хочешь запрыгает.

— Это собакам так клички выбирают, — недовольно напомнил Айрат.

— Ну. А Зверь кто? Нет, я не хочу сказать, что он собака, но собака-то зверь ведь?

— Животное.

— А не один ли хрен? Главное, махом прижилось. Ну, подумай сам, какой он Тихий? Зверюга же!

— Это да, — признал Пендель, — я на него весь день удивляюсь.

— Зато живы все.

— А Фюрер?

— А что, Фюрер модуль сажал? Или тварей из-под земли выманивал? Или через джунгли нас вел? Ты Весту вспомни!

— У него глаза убийцы, — неожиданно серьезно сказал Айрат. — У этого… Зверя глаза убийцы. У Азамата совсем другие.

— Знаешь, — Пижон задумчиво покусал губу, — это, наверное, все самое худшее, что есть в человеке, в критических ситуациях проявляется.

— Лучшее, — поправил Пендель, — нам сейчас нужно стать зверями, чтобы выжить.

— Чтобы людьми остаться. Да. Ну, пусть будет лучшее. Вот Зверь, когда он Азамат, он свою натуру держит в каких-то рамках…

— Всю жизнь?

— А у него жизнь такая, что рамки эти не давят. А здесь проявилось.

— Почему же в нас не проявилось?

— Проявится, дай срок. Мы тут еще такого начудим — до старости удивляться хватит.

На этом разговор иссяк. Появилось о чем подумать. О том, например, что насчет старости Пижон явно загнул. С планеты не выбраться самостоятельно, а надежда на то, что их отыщут, слишком призрачна. Может быть, Зверь знает о том, что это за планета, чуть больше всех остальных? А может быть, у него открылся вдруг дар предвидения? В стрессовых ситуациях некоторые люди обнаруживают самые неожиданные способности.

Некоторые.

«Озвереть» и вправду стоило бы всем. И остаться при этом людьми. И выжить. Только зачем выживать? Чтобы до конца своих дней торчать на чужой планете посреди враждебных джунглей? Не факт, конечно, что джунгли занимают всю поверхность. Здесь должны быть и другие климатические зоны. Это можно выяснить, как следует покопавшись в блоках памяти посадочного модуля. Наверное, когда установку лагеря закончат, Кингэтим и займется.

На плато, впрочем, ничего. Уютно. Никакое это не плато, конечно, но пусть уж. Похоже, так теперь лагерь и будет называться.

Удивительная это штука — названия, прозвища, имена… Нет, имена далеко не всегда бывают правильными, а вот прилипшая кличка или устоявшееся название — это что-то за гранью разумного осмысления.

А может быть, получится вернуться домой? С теми записями, которые уже есть, и с теми, что еще накопятся, журналист Азат Хайруллин произведет фурор. Сенсация! Да какая красивая. Чистая, благородная, героическая. Без всякой там расчлененки… Хотя, если ко времени возвращения о «русском ковене» еще не забудут, передачи об армейских буднях и героизме не произведут должного впечатления. Впору надеяться на то, что возвращение домой произойдет не скоро. Ну, не очень скоро. Чтобы события не накладывались друг на друга. Конкурировать с чернухой очень трудно, а уж если чернуха касается власть имущих, о конкуренции и вовсе можно забыть.

Да. И еще где-то на Земле живет себе и здравствует орденский экзекутор. Человек, который с легким сердцем проделывал с людьми такое… Это ужасно, это ужаснее всего на свете, наверное, оказаться на алтаре, беспомощным, в руках сумасшедшего садиста. Инструменты блестящие… бр-р-р. Говорят, жертвы не умирали, пока им не вырывали сердце. Он не такой уж и сумасшедший, этот садист. Вернее, он очень искусный сумасшедший. Из него, наверное, получился бы великий хирург.