Наталья Игнатова - Последнее небо

— Чего ты боишься?

— Ничего, — Зверь фыркнул насмешливо, — и никого. Пока могу контролировать их. Но я меняюсь. Они уже что-то чувствуют, ты видел сам. Рано или поздно я стану настолько другим, что вы испугаетесь по-настоящему. — Он рассмеялся негромко. — И ты убьешь меня. Если успеешь.

Свет погас. Загорелся снова.

Зверь улыбался.

— Эмоции, Дитрих. Ты не знаешь, я не говорил тебе. Эмоции. Люди — просто источники энергии. Батарейки с ногами, только и всего. Я не люблю, когда им хорошо. Положительные эмоции отвратны на вкус. От них изжога. Энергетическая. Знаешь, что это такое? Нет. Откуда тебе? Мерзкое ощущение, должен заметить.

— Батарейки с ногами, — кивнул Гот. — Вот, значит, как?

— А еще еда. — Насмешливый голос чуть надломился. На слух — не заметишь, где-то за гранью слуха почудился диссонанс, — Людей можно убивать. Это приятно.

— А я голову ломаю, почему у нас все так гладко идет, — спокойно заметил майор. — Ни тебе конфликтов, ни болезненной тоски по дому, ни истерик с попытками суицида. Железные парни подобрались! Значит, это ты за порядком следишь? Отрицательные эмоции забираешь, положительные — не трогаешь. Зверь, да ты еще полезнее, чем я думал.

— Это да, — весело согласился тот, — я полезный. Я очень полезный. Прямо-таки незаменимый. Меня даже убивать нельзя, и хотелось бы, да нельзя, потому что не до конца еще использованный. Как звучит, а, майор? Красиво. Ну откуда тебе знать, летун, можно мне верить или нельзя? Зачем ты пришел? Чего ищешь? Я управляю тобой так же, как всеми. Как людьми или машинами. Подход другой, а результат тот же самый.

— Сейчас ты и собой-то не управляешь.

— Правда?

— Да.

Гот покривил душой. Он вовсе не был уверен в том, что перед ним не разыгрывают очередной спектакль. Просто так. От плохого настроения. От вынужденного пребывания в большой компании. От скуки, наконец. Для того чтобы посмеяться потом над глупым человеком, «батарейкой с ногами». Кто знает, что и для чего делает Зверь. Кто его поймет?

Дитрих вновь смотрел в свое собственное лицо. Снизу вверх. А Зверь, ставший Готом, смотрел сверху. Маска растаяла так же быстро, как появилась.

— Мыслей не читаю, — сообщил сержант без всяких эмоций, — но понимать их вполне способен. Ты, майор, умница. Но романтик. Тобой управлять даже проще, чем другими.

— Верю, — сказал Гот, — проще. И ты это делаешь. И то, что тебя сейчас кидает по всей эмоциональной шкале, это просто очередные твои игрушки. И сейчас ты за мой счет развлекаешься от души. Верю. Во все. Можешь добавить еще пункты, я их приму безоговорочно. А если все-таки нет?

— Я, кажется, поторопился тебя хвалить.

— Ничего. Доброе слово и кошке приятно. Смотри, что получается. Твое плохое настроение забирать некому — все при тебе остается. Над тобой тоже никого нет, только небо. А вокруг люди, еда, мелочь такая, ты на них вообще смотреть не привык. Но здесь так нельзя. Здесь тебе нас спасать пришлось. Потом жить с нами. Нашими глазами смотреть. Одним воздухом дышать. В одном небе летать. Многовато получается с непривычки. А привычки у тебя нет. Могу поспорить, ты всю жизнь от людей прятался.

— Или ты от водки глупеешь? — в пространство спросил Зверь.

— Может быть. — Гот пожал плечами, — А может, ты и вправду меняешься. В обе стороны сразу. В свою, звериную, машинную, небесную. И в нашу. В человеческую. Сколько личностей за день ты через себя пропускаешь? Не меньше чем по десятку. Думаешь, это бесследно проходит? Как бы так выразиться-то поизящнее. В твоем стиле. Да, вспомнил! Налицо конфликт двух линий развития. Одна из которых убивает в тебе человеческое. Вторая — наоборот, будит.

— Бред.

— Конечно, — согласился майор. — Только почему-то очень… неприятно, да? Неприятно, хоть и не больно пока, знать, что таким, как мы, ты никогда не станешь. Что нас все время нужно контролировать, держать на цепи и в наморднике, ненужные мысли давить в зародыше. Иначе покусаем. Того и гляди насмерть. А если и нет, так самого на цепь посадим. Убивать тебя и в самом деле нельзя, уж очень много ты пользы приносишь, значит — на поводок, а того лучше — в клетку. И по-другому не будет. Никогда. Или ты нас, или мы тебя.

— Красиво излагаешь. Но неправильно. Это как с шизофренической логикой, слышал о такой? Построения железные — не придерешься, а посылки не верны. Невозможны даже. Ты мне человеческий взгляд изложил, майор. А я не человек. Я никогда человеком не был и не стану.

— Не захочешь? Или не сможешь?

— Вопрос некорректен. Какой-нибудь волк… — поморщился брезгливо. — Дались мне эти волки, крокодил какой-нибудь сможет стать человеком? Или захочет? Нет. Он крокодил, он даже дрессировке не поддается, мозги не так устроены. Максимум, чего удавалось добиться на всяких там фермах — узнавания тех, кто кормит. Я вот тебя узнаю. И Улу. А крокодилов на фермах знаешь для чего держат?

— Кто тебя сломал, Зверь? — хмуро спросил Гот. — За что? Или зачем? Какой кретин это сделал? Могу поспорить, с тебя цельного было бы куда больше пользы, чем с такого, как сейчас.

— Человеческие мерки. — Зверь уже потерял интерес и к разговору, и к самому Готу, а сейчас ему, похоже, стало совсем скучно. — Не меряй ты меня по себе. Я таким родился. И таким же помру. Только сильнее стану раз в двести.

— Не верю. Ты ведь не с самого рождения озверел. Был же у тебя когда-то дом, родители, друзья, может, даже девушка любимая.

— Что? — Зверь постарался не рассмеяться и почти сумел превратить смех в сдавленное фырканье. — Майор… ты еще смешнее, чем я думал…

— Это комплимент? — поинтересовался Гот.

— Это чистая правда. Извини. — Зверь вздохнул глубоко, сосредоточенно стер с лица улыбку. — Не обижайся, ладно? И вообще, забудь. Я не в настроении. Ты под руку попался. Развеселил. Спасибо. Больше не трогай меня, если я прячусь, и все будет нормально. Спокойной ночи.

Он отвернулся от Гота, пошел в глубину склада.

— Отбой в полночь, — заметил Гот, — а сейчас только одиннадцать.

— Слушай, — Зверь обернулся, уже по-настоящему недовольный, — я ценю твою заботу, и все такое, но ты лучше об остальных думай. Под тобой двадцать человек, и ты за всех отвечаешь. А у меня здесь дел на всю ночь.

— И приказ насчет хотя бы шести часов сна тебя не касается?

— Нет. Мне спать не обязательно.

Гот рывком поднялся на ноги. Подошел к Зверю, заглянул в мерцающие глаза.

— Не в настроении, говоришь? А почему? Ты же у нас всегда можешь объяснить словами то, что чувствуешь. Ну так объясни мне.

— Полтора часа в компании счастливых идиотов любого доконают. — Зверь отвел взгляд. — Хрена ли тебе надо, Гот?

— Мне надо, чтобы с тобой все было в порядке. По моим меркам или по твоим, по человеческим, по звериным — как угодно. Я отвечаю за всех вас, Зверь. Не только за людей. О людях, как выяснилось, ты можешь позаботиться лучше меня. Да и обо мне, кстати, тоже, — Гот вздохнул. Даже сейчас, в легком подпитии, когда говорить серьезно было проще, слова все равно давались с трудом. — А ты сам? Железный? Каменный? Или, может, у тебя стальные канаты вместо нервов? Нет. Я знаю, что нет, — Он покривился болезненно — Трудно с тобой. Черт побери, если тебе плохо, я должен хотя бы попытаться помочь.