Андрей Левицкий - Джагер

— Дите чуть не задавил! И не ругайся, ты навроде не знаешь — не люблю я этого!

Мальчишка едва сумел отпрыгнуть из-под колес. Грива для смеху схватил обрез, лежащий на соседнем сиденье, и ребятенок бросился за кучу мусора.

— Да прекрати ты! — закричала Ирма и съездила Гриву натруженной твердой ладонью по шее.

Машина вильнула.

— Да ладно… Э! Хозяйка, эй! — позвал башмачник, не поворачивая головы. — Че это, а?

— Что? — спросила Ирма. — Ты о чем?

— Да вот… Тихо чего так вдруг стало? Слышьте?

— Как же тихо, если мотор гудит?

— Да не, эт понятно, но вот как-то… — Удерживая одной рукой руль, Грива поднял другую, повел в воздухе, и машина вильнула снова.

— Ты держи баранку-то!

И тут на площади стало очень светло. Влажное, хмурое утро мгновенно сменилось ярким солнечным днем.

Ирма и Грива задрали головы. В низком, сплошь затянутом облаками небе образовалась сияющая дыра.

А потом словно неимоверно огромный исполин просунул в дыру длинный огненный палец и ткнул им в площадь впереди. И начал СКРЕСТИ.

Машина как раз миновала Цитадель. Храм был справа, а впереди слева высилось большое здание, давно лишившееся фасадной стены, так что видны были клети комнат. Там никто не жил, никакой бродяга не решался провести в доме даже одну ночь — частые рейды попеременно то клановых бойцов, то вооруженных монахов у кого угодно отшибут охоту обосноваться неподалеку от Храма и Цитадели.

Огненный палец опустился на здание, мгновение его темный силуэт дрожал в волнах жара, а после строение рухнуло, подняв облако пепла.

Столб пламени быстро пополз через площадь — прямо к машине.

Ирма прижала к себе корзину, Грива по-женски взвизгнул, крутанув руль. Автомобиль свернул так резко, что колеса с левой стороны приподняло. Вместо того чтобы выровнять его, башмачник еще сильнее навалился на баранку. Налетев на кучу щебня, машина перевернулась.

Обоих выбросило наружу. Разодрав платье о мелкие камешки, Ирма спиной сползла по крутому склону и попыталась встать, ничего не понимая, широко разевая рот, будто волной вынесенная на берег большая глупая рыба. Столб огня полз прямиком к ней. А Грива улепеты-вал прочь через площадь.

Женщина всхлипнула и попятилась, наступила на камни и тяжело плюхнулась обратно на щебень. Столб приближался, вокруг него воздух плавился, искрил, мостовая громко трещала, камни взрывались раскаленными брызгами, волны жара обдавали лицо, и уже начали потрескивать брови, уже от волос пошел легкий дымок, когда кто-то схватил Ирму за руку и тонкий голосок выкрикнул:

— Сюда беги! Тетеха, да что ж ты сидишь здеся?! За мной, за мной давай, дуреха старая!

Рядом стоял давешний светловолосый мальчишка.

— За мной, говорю! — прокричал он и так наподдал Ирме кулаком в бок, что она наконец вскочила.

Женщина все еще не понимала, что происходит, не знала, что ей делать, куда бежать, где прятаться, — но, кажется, ее спаситель все это прекрасно понимал. Оборванец схватил ее за руку и потащил в обход кучи щебня, к которой, оставляя за собой глубокую черную расселину, полную гари и какой-то пузырящейся смрадной жижи, уже почти подобрался огненный столб.

Они побежали к Цитадели, вернее, к воротам в высокой красной стене. Из окон в башнях за происходящим наблюдали перекошенные от страха и удивления лица людей. «Ой ты, Господи… Ой ты, Господи… Ой ты, Господи…» — непрерывно, как заведенная, повторяла Ирма. Она дважды падала, но оборванец заставлял ее подняться и волок дальше.

Они почти успели к распахнутой железной калитке в левой створке ворот, но та захлопнулась перед самым их носом.

— Куда, слышь?! — истошно завопил оборванец, отпустив Ирму и колотя по кованому железу грязными кулаками. — Откройте! Откройте… — Тут он добавил такой заковыристый оборот, характеризовавший как бойцов топливных храмов, так и монахов московского Храма сразу с нескольких сторон, что любого башмачника Ирма за подобные слова отчитывала бы потом до вечера.

Но сейчас ей было не до того. Сердце бешено колотилось в груди, голова кружилась, кровь стучала в ушах, подгибались ноги.

Калитка так и не открылась. Бродяжка что-то еще выкрикнул напоследок и отвернулся от ворот. Огненный столб был совсем близко, жар облизывал лица горячими языками, воздух дрожал, раскаленный прибой бил в стену Цитадели.

— Надо бежать! — крикнул оборванец, дергая Ирму за рукав.

— Не могу, детка! — Всхлипнув, женщина повалилась на колени и ухватилась за едва прикрытые драной тканью костлявые худые плечи. — Не могу, ноги не держат! Старая я!

Дышать стало уже совсем нечем. Оборванец прижался к Ирме, а та прижалась к нему, и волосы на головах обоих приподнялись, треща в потоках жара, который уже начал жечь глаза. Ирма зажмурилась.

Протянувшийся с небес столб дрогнул. Еще несколько мгновений поток огня опускался, лишившись верхней части, будто колонна из пламени, дробясь у основания круговым валом сверкающих огненных брызг, — а затем пропал.

Ирма открыла глаза, часто моргая обгорелыми ресницами. Площадь перед Храмом рассекал уродливый черный шрам, прямой и широкий. Несколько зданий на краю стали кучами пепла, в который обратились древние кирпичи, дерево, даже бетон. И второй шрам появился над головой — в сплошном облачном слое зиял разрыв, а в нем голубело небо.

Ирма сказала хриплым шепотом:

— Спасибо тебе. Ты мне жизнь спас, слышишь? Спас тетку. Растерялась дура старая, спужалась… А ты спас меня.

— То правда, — откликнулся бродяжка, драным рукавом вытирая маленький курносый нос. — Есть за что спа-сибковать. А от не найдется ли у тебя чего пожрать? Три дня не емши, в брюхе уже печет.

— Пойдешь со мной? — спросила Ирма. — Накормлю.

— Куды идти? — деловито, но с легкой опаской осведомился он.

— Я в башне живу. В клане башмачников, слыхал? Тебя там не обидят, я жена вожака клана. Как тебя звать, сыночек?

— Сыночек? — удивилось это облаченное в лохмотья, босоногое, взлохмаченное, с живыми блестящими глазами чумазое существо. — Какой я тебе сыночек, тетеха? Я — Живка! Девочка я!

Ну где же все? Мирч, Баграт? Сидя у скалы, Ежи смотрел на бегущую по циферблату секундную стрелку. Губы секретаря шевелились, он вел отсчет, боясь пропустить момент, когда надо поджечь шнуры. До взрыва оставалось меньше двух минут.

Не выдержав, Ежи поднялся и заглянул в проем, где когда-то стояли ворота. На лестнице было пусто. После того как сухо протрещал автомат Мирча, внизу повисла тишина.

Секретарь повернулся к равнине.

— Никодим! — Ежи помахал рукой, и монах, пытавшийся успокоить занервничавших ящеров, повернул голову. — Сюда давай!

— Зачем?

— В скалу поле…