Михаил Шухраев - Визитер

— Да, едва ли не так. Всего не упомнишь, я не застал. Не такой я старый, как оно может показаться! — Воронов рассмеялся. — Да, а вот после революции, особенно в тридцатые и сороковые, стали модны сокращения. Тогда-то Соколенко и вылез со своим Отряд «Смерть бесам!» Получилось вроде СМЕРШ. Правда, шпионом был он сам. Его, конечно, очень хотели отыскать, а он хорошо лег на дно. На десятилетия. Видите, тут все дело в другом. Насколько он был человеком С.В. А.? Насколько «Воины Армагеддона» сочтут нужным принять ответные меры?

Оля украдкой беспокойно посмотрела на Воронова. Его лицо было совершенно спокойным и безмятежным — ну, если не считать того, что он внимательно следил за дорогой.

— Кстати, именно поэтому хотел вас предупредить. Вы ведь в Запределье проходите уже достаточно спокойно? Вас Редрик обучал, не кто-то другой? Так вот — если тревоги не объявлено, а вы заметили что-то очень опасное и подозрительное — советую уходить через Предел, а там уж видно будет.

— Что, настолько все серьезно? — беспокойно спросила девушка.

— Серьезней некуда. Если что-то случится — очень не хочется рисковать молодежью.

—А вы сами?

— Ну, — он улыбнулся, — какая же я молодежь? Только — с виду. Ну вот, зеленый, наконец-то.

Машина мягко тронулась вперед.

На сей раз он не стал подъезжать прямо к офису О.С.В., а остановил автомобиль у обочины.

— До завтра.

«Где-то в СССР»,

1956 год

Он и сам поначалу не знал, что такое Дар, что он означает. Рос себе — вполне нормальный мальчик-отличник из вполне приличной семьи. Из атеистической, между прочим, где ни в Бога, ни в чудеса верить было не принято. Да и вообще — что это еще за штука такая — магия? Это, знаете ли, для цыганок-гадалок да темных деревенских бабок.

По крайней мере, его представления о магии этим и заканчивались.

А жилось ему скверно — как любому мальчику-отличнику из приличной семьи (а тем более, если семья приемная). Потому что такова здешняя жизнь, что мальчиков-отличников нужно обязательно сталкивать с прочими. Тогда он еще не понимал, что это — НЕСПРАВЕДЛИВО. Нельзя нормальному человеку каждый Божий день встречаться с ПАКОСТЬЮ. Раз уж ПАКОСТИ не сколотили гроб — пускай живет, как хочет, только за железным занавесом, за границей на замке.

Впрочем, кроме приличной семьи, были и другие моменты. К примеру, то, что приличная семья «находилась на временно оккупированной врагом территории». И не важно, что и сам город находился на той самой территории, и что он не помнит ни оккупантов, ни оккупацию — по малолетству. Все равно — клеймо есть клеймо. Тем

более, в городе было много приезжих — не с оккупированной территории.

А лет в двенадцать он неожиданно понял, что может управлять людьми. Исподволь, тихо, почти незаметно. Началось все с малого — с того, что его главные обидчики разодрались между собой. Разодрались в прах, один даже в больницу загремел. И это сбылось по его желанию.

Может, и было оно совпадением. Но дальше такие совпадения случались все чаще и чаще.

Пожалуй, кто другой на этом бы и успокоился. Тем более что он входил в тот самый возраст, когда на девочек начинают обращать внимание — пока что просто так. К тому же, идиотскую систему раздельного обучения, наверняка придуманную тайным сексуальным маньяком и введенную (вот заняться-то в тылу было кое– кому нечем!) как раз во время войны, уже успели отменить.

А еще лучше — начать экспериментировать на учителях: пускай-ка поработают, оценки позавышают.

Кто другой, пожалуй, и стал бы устраивать такие эксперименты — влюбил бы в себя всех одноклассниц, заставил бы математичку вместо тройки ставить «пять» неизвестно за какие успехи.

Ничего подобного не произошло. Девочки ему пока что были неинтересны, к тому же, они поддерживали мальчишек в издевательстве над ним — а вот этого прощать нельзя. Что же до учителей, то ему и в голову такого не пришло — незачем, он и так хорошо учился.

А вот исследовать свои способности, понять откуда, что и как берется — это было по-настоящему интересно. И очень хотелось их по-настоящему применить. Так применить, чтоб враги кровью умылись.

Но вот с этим ему пришлось подождать. Всего лишь два года.

Той весной взрослые были мрачнее обычного, беспокойство передалось и детям, и подросткам. Однажды их класс отпустили с уроков, поскольку у учителей было какое-то спешное собрание. Причем, судя по всему, речь

шла не об оценках и не о поведении учеников — обсуждалось нечто гораздо более важное и значительное.

Он, как всегда, один, отправился домой, размышляя совсем не об отмененных уроках. Как раз примерно в то время он стал видеть Сны. Именно — Сны. О войне. Всегда одни и те же, лишь с некоторыми вариантами. И ладно бы, если бы о войне, знакомой по рассказам взрослых и по учебникам истории. В конце концов, это было бы вполне понятно и объяснимо — конечно, он ничего не помнил о том времени, но ведь не помнил — не значит, что не видел.

Но нет, война была какой-то совершенно иной. И солдаты были непохожими на здешних.

К чему все это, он пока что не представлял.

Из размышлений его вывел знакомый и очень неприятный голос, принадлежавший человеку, который изводил и его, и его приемную мать — местному управдому.

— Ну, гайки теперь закрутят по новому, — говорил управдом какому-то человеку в полувоенном пальто. — Как пить дать! А у меня, сами понимаете, контингент, на четверть вон такой, — он протянул узловатый палец в сторону мальчишки, то ли считая, что тот ничего не расслышит, то ли наоборот — рассчитывая, что расслышит, и даже очень. — Отец, видите ли, без вести на фронте пропал. — Он хмыкнул — мол, понятно, какие такие бывают пропавшие без вести, наверняка попал в плен, и, чего доброго, остался за рубежом. — Сами — под немцами были. Доверяй, но проверяй!

Собеседник управдома сдержанно кивал.

Почему-то школьнику, отпущенному с уроков, захотелось подойти — и врезать как следует здоровенному управдому промеж глаз — а если он упадет, то топтать сапогами, пока эта мразь не смешается с почерневшим снегом в кроваво-серую кашу.

Конечно, управдому не сделалось бы ничего, он, пожалуй, даже не пошатнулся бы от удара.

Но хоть словом задеть его было просто нужно. Чувствовалось, как стучит в висках кровь, когда он поравнялся с управдомом, обернулся к его собеседнику — и громко сказал:

— Не надо ему верить, он — подонок!

Слова прозвучали тихо, по-взрослому, безо всякой истерики.

Управдом аж язык от возмущения на какие-то секунды проглотил, а потом разразился матом.

— Погодите, Петр Данилович, — перебил его излияния собеседник, когда управдом сделал шаг к мальчишке. Тяжелая рука легла на плечо управдома. — Говорите, его отец пропал без вести? А вы сами, Петр Данилович, где во время войны служили?