Уильям Форстен - Сигнал сбора

Оба они, всегда такие сдержанные, были несколько смущены столь открытым проявлением чувств.

— Меня беспокоят не только мерки, — сказал Кубата, когда они направились к тому месту, где их ждали лошади со слугами.

— А кто же? Янки?

— С их извергателями грома они могут убить не меньше воинов, чем мерки с их стрелами. Племянник Тулы был идиотом, когда пожертвовал воином только для того, чтобы посмотреть, на какое расстояние стреляет оружие. Это может пробудить у русов ложные надежды.

— Противостоять всей орде? Для этого они должны быть безумцами, — отозвался Музта.

— Мы предпочли забыть, мой карт, что скот обладает чувствами, — возможно, такими же сильными, как наши. Предки оставили нам мудрый завет: брать в пищу только двоих из десяти, тогда все могут надеяться, что они не будут выбраны. То, что мы даем им возможность размножаться, не используем слабых, больных и старых, выбирая для еды только лучших, это большая мудрость.

— Но оспа сделала их положение отчаянным, и эти янки могут разрушить то, что складывалось веками и помогало сохранить порядок на Руси и во всем мире. Оба этих фактора представляют огромную опасность.

— Единственная мудрая вещь, которую сделал Вулти, — это то, что он приказал правителям Руси уничтожить янки немедленно. Надо надеяться, что это будет выполнено, потому что они — наглые и отчаянные, а это делает скот опасным.

Музта снова вспомнил, что случилось в городе прошлой ночью. Возможно, Кубата чересчур осторожничал. Но они мало что могут сделать до похода на Русь. Если о чем и надо было сейчас беспокоиться, так об этой странной оспе. Оставалось только надеяться, что их пропитание на следующую зиму не пропадет.

— Мой карт, мы должны предвидеть возможность того, что скот во всем мире окажется зараженным или что образ мыслей янки распространится среди всех видов скота на нашем пути, — сказал Кубата спокойно.

Музта взглянул на своего друга. Так часто Кубата озвучивал мысли, пришедшие ему в голову всего мгновение до этого. Как будто сознание одного было каким-то странным образом связано с сознанием другого.

— Тогда мы умрем, — удрученно сказал Музта.

— Мой господин, мы должны научиться думать, — резко возразил Кубата. — До прихода скота мы жили, собирая пропитание и охотясь. Теперь мы стали зависимы от скота как от единственного источника пищи и никогда не думаем о том, что он может заболеть или взбунтоваться. Но скот принес нам лошадей, и мы должны научиться, если понадобится, использовать и их мясо, разводить их, чтобы они могли заменить нам мясо скота.

— Но скоту и так едва хватает корма. Только их знать ест мясо, а мы забираем остальное.

— Значит, пришло время научиться выращивать это мясо, — заметил Кубата.

— Ты думаешь, ситуация настолько плоха? — тихо спросил Музта.

— Я думаю, — бросил Кубата, — что ситуация достаточно плоха для того, чтобы подумать о возможности питаться мясом наших лошадей.

— Никогда! — прорычал Музта. — Лошадей едва хватает для верховой езды и перевозки нашего скарба и семей. Или ты хочешь, чтобы мы унизились до того, что стали бы снова ходить пешком? Лучше умереть! Лошадь выше скота, нехорошо есть ее, даже если она состарилась и не может больше служить нам.

— Мой господин, я думаю, мы должны обдумать даже более решительные действия, которые придется предпринять до того, как кризис пройдет.

Музта молчал, не в силах ответить.

Дойдя до лошадей, они взяли поводья у ждавших их слуг и сели в седла. Затем они стали спускаться вниз по холму. Внезапно Музта осадил лошадь и обернулся к слугам.

— Пошлите кого-нибудь подобрать этот скот, — прокричал он, указывая на человеческие тела, лежащие на снегу. — Это отличная еда, и нельзя дать ей испортиться.

— Мэлади, давай полный ход! — закричал Фергюсон.

Эндрю испытывал большое искушение отойти подальше, но Фергюсон мог подумать, что он не вполне доверяет его инженерным способностям.

В толпе Суздальцев воцарилась выжидательная тишина. Калинка устроил им часовой перерыв, чтобы они смогли стать свидетелями великого события.

Паровоз уже испытали накануне, чтобы удостовериться, что все работает как надо. Худшее случилось тогда, когда Фергюсон поднял двигатель на блоках, и из наполненной до краев топки вырвался столб пара.

Эндрю приказал Фергюсону отойти в сторону — из-за несчастного случая мог погибнуть один из самых ценных граждан на Руси. Молодой инженер, уверенный в своем создании, стал бурно протестовать, но суровый взгляд командира заставил его подчиниться.

Машина показала себя в испытаниях с нагрузкой с лучшей стороны, но все же Эндрю было немного не по себе, когда Мэлади открыл дроссельный клапан. Паровоз испустил клубы дыма, зашипел вырвавшийся на свободу пар, и колеса начали медленно поворачиваться. Пыхтя и пошатываясь, паровоз двинулся вперед, таща за собой две вагонетки и платформу. Эндрю стоял на ней вместе с другими важными персонами, стараясь сохранить равновесие. Ошеломленные этим зрелищем Суздальцы застыли на месте разинув рот, в то время как янки, проектировавшие и строившие железную дорогу, в восторге завопили. Мэлади дал свисток, весело заверещавший, а паровоз начал набирать скорость, и сотни рабочих приветствовали его громкими криками.

— Ну вы, янки, даете… — заорал Калинка, изо всех сил тряся руку Эндрю.

— Погоди, это только начало, — отозвался Эндрю, радуясь уже достигнутому.

Выехав со строительной площадки, паровоз пропыхтел мимо Форт-Линкольна, все больше ускоряя ход. Когда он добрался до поворота на Суздаль, суздалец-стрелочник просигналил, что путь свободен. Паровоз, рыча, миновал поворот и двинулся вверх по холму, к мастерским.

— Не меньше пятнадцати миль в час! — прокричал Фергюсон, радуясь, как школьник, новой игрушке. — Теперь, когда у нас есть лучшая сталь для котлов, настоящие токарные станки и инструменты для резки по металлу, можно сделать более совершенные цилиндры, и у моего следующего паровоза будет вдвое больше лошадиных сил.

— Будем надеяться, что этот останется в целости, — нервно заметил Эмил.

— Да вы что! «Уотервиль», черт возьми, лучший локомотив на планете! — заорал Фергюсон, и Эндрю не мог не рассмеяться, оценив эту шутку.

Изобретение выглядело как игрушка огромного размера, рассчитанная на очень узкую колею, с миниатюрным паровозом и колесами. Сам паровоз представлял собой открытую платформу, к которой был привинчен котел, приводивший в движение маленькие трехфутовые колеса — самый большой размер, какой был способен выпустить литейный цех. Паровоз начал карабкаться вверх по склону, и было заметно, как он замедлил ход от напряжения. Тем не менее, пыхтя и выпуская пар, он продолжал двигаться. Фергюсон перепрыгнул с платформы на деревянный тендер, а затем и на паровоз.