Александр Бушков - Завороженные

— Да, — сказала Элвиг.

Она выглядела тихой и покорной, но мысленно наверняка плясала от радости. У поручика отлегло от сердца.

— Хочется верить… — протянул Шорна и вышел из-за стола. — Поднимайтесь, благородные господа и дама. Его величество удостоил вас аудиенции. Сейчас и отправимся, — он обстоятельно, неторопливо осмотрел всех троих, словно строгий фельдфебель, перед армейским смотром способный придраться к любой мелочи. — Ну что же, для малой аудиенции годится… Пойдемте.

Они шли по роскошным коридорам — позолота, статуи, мозаика, батальные полотна в вычурных рамах, причудливые хрустальные люстры… Чем дальше, тем больше встречалось неподвижно застывших усачей в золоченых панцирях — несомненно, здешние лейб-гвардейцы. Поручик покосился на Элвиг — она шла, как ни в чем не бывало, и на губах играла прежняя улыбочка, строптивая, дерзкая. Даже если выволочка и произвела на нее должное впечатление, девушка не собиралась долго этим терзаться…

Пошли другие коридоры, гораздо уже и ниже — должно быть, они попали из парадных залов на личную императорскую половину. Гвардейцы стояли еще гуще, чуть ли не через каждые десять шагов. И вдобавок там и сям обнаруживались странные вещи, категорически не сочетавшиеся с роскошью дворца: какие-то овальные, то ли стеклянные, то ли каменные пластины, вставленные в простые рамы прямо посреди мозаичных картин или золоченых ламбрекенов, ряды черных металлических кружков, пересекавшие паркетные полы, решетчатые полушария, торчавшие в самых неожиданных местах, черные штыри в половину человеческого роста, увенчанные стеклянными шарами…

Коридор упирался в невысокую сводчатую дверь — по обе ее стороны застыли раззолоченные лакеи. Поручик видел, что Элвиг посерьезнела, и принялся лихорадочно гадать, какое выражение лица уместно для таких вот случаев. Он и живого князя видел-то лишь единожды, издали, что говорить о коронованной особе. Пусть эта цивилизация отчего-то бесследно сгинула во мраке времен, но сейчас-то она существует наяву, могучая и необозримая, значит, и властитель соответствующий…

Шорна остановился, не доходя нескольких шагов до двери и они послушно замерли за его спиной. Послышалось тихое тарахтение, механический стрекот, овальная пластина над дверью налилась ровным голубым сиянием, оно продержалось несколько секунд и погасло. Словно получив некий сигнал, лакеи слаженно сделали шаг, один вправо, другой влево, взялись за причудливые ручки — может, не золоченые, а из чистого золота — и распахнули створки.

Внутри не оказалось особенной уж роскоши, наоборот, не слишком и большая комната со сводчатым потолком была обставлена довольно скромно, темной мебелью, стены обиты тисненой кожей, на них во множестве развешано разнообразнейшее оружие (такое впечатление, древнее, антикварное, давным-давно вышедшее из военного употребления). На противоположной от входа стене висит огромная прямоугольная картина, какой-то странный пейзаж — желтая песчаная равнина, небо над ней не голубое, а красноватое, оттенка крепко разбавленного водой хорошего вина, слева — причудливый серый замок, справа — целая флотилия кораблей под белоснежными и синими парусами, удивительным образом словно бы плывших низко над песком.

Прямо под картиной в черном кресле с невысокой спинкой сидел пожилой человек в довольно скромном платье, и на шее у него тускло посверкивал вместо традиционного для благородных драгоценного ожерелья толстый золотой обруч наподобие шейной гривны. Одесную, застыв в молчании, располагалась кучка мужчин (в основном пожилых, а то и преклонного возраста), разодетых не в пример более роскошно, залитых бриллиантовым блеском. У поручика встал перед глазами наиболее подходящий пример — Бонапарт, щеголявший в простом сером сюртуке с единственной орденской звездой во главе блестящей свиты маршалов.

Он смятенно подумал, что не имеет никакого представления о здешнем дворцовом этикете и никаких разъяснений на сей счет не получал. Впрочем, Шорна с Элвиг никаких сложных движений и церемониальных жестов не производили, просто стояли смирнехонько, чуть склонив головы, так что нетрудно было следовать их примеру. «Однако, — подумал поручик весело. — Залетела ворона в высокие хоромы…»

Император внушал невольное почтение — властной осанкой, лицом, исполненным спокойного величия. Именно так, в представлении поручика, и должен был выглядеть властитель империи, чьи предки занимали трон столетиями. «Этак и голову велит снести, глазом не моргнув», — подумал он не без почтения.

Шорна, отступив на шаг и стоя вполоборота, негромко произнес:

— Ваше величество, это и есть тройка молодых храбрецов…

Император разглядывал их неторопливо, без особого любопытства. Сановники стояли тихонечко. Поручику вдруг нестерпимо захотелось почесать раззудевшееся правое ухо, и он едва превозмог это неуместное желание.

— Благоволение, юная дама, — сказал император совсем негромко, голосом человека, знающего, что любое его слово будет услышано. — Благоволение, господа мои. Надеюсь, вы и в дальнейшем себя проявите. Вы верны, честны и храбры…

Последняя фраза прозвучала как заученная. Не меняя положения головы, император бросил небрежный взгляд куда-то за спины троицы — и справа послышались тихие шаги, что-то мелодично звякнуло. Кто-то, так и оставшийся невидимым, с большим проворством надел на шею поручику что-то тяжелое, с подвешенным на нем увесистым предметом, чуть-чуть стукнувшим по груди. Он хотел скосить туда глаза, но, поскольку Шорна, будто исправный солдат унтера, ел глазами венценосную особу, последовал его примеру, вытянув руки по швам, старательно выкатывая глаза, свято блюдя известный принцип военной службы: оказавшись перед не маленьким начальством, тянись в струночку и таращи глаза с самым ревностным видом…

Шорна, встав перед ними, низко склонился и стал спиной вперед надвигаться на них, так что поневоле пришлось последовать его примеру и в этом. Старательно пятясь, поручик думал об одном: как бы не споткнуться, не шлепнуться, вот конфуз выйдет… Обошлось. Главное было — следить за геометрическим узором на ковровой дорожке, постеленной так, что они без особого труда спиной вперед просеменили к выходу, оказались в коридоре, и лакеи проворно, бесшумно захлопнули створки.

Только теперь, не удержавшись от шумного вздоха — черт с ним, с неведомым этикетом, не лакеев же стесняться, — поручик посмотрел себе на грудь. На вычурной золотой цепи висел медальон в ладонь размером, с каким-то эмалевым изображением, усеянном самоцветами. Крайне походило на орден. Судя по радостному личику Элвиг, именно так и обстояло.