Андрей Левицкий - Песчаный блюз

Я играл, мысленно декламируя их. Цыганка сначала подняла голову, потом распрямила спину и обернулась, слушая, и когда я закончил, сказала:

— А хорошо получилось! Нет, правда. У тебя талант, Музыкант, недаром тебя так прозвали. Я вот сейчас будто и впрямь этот тоннель увидела.

— Это все потому что, ты на него как раз смотришь, — пояснил я.

— Да ладно, не в том дело! Ты именно… именно музыкой смог картинку создать, никогда б не подумала!

Я скромно молчал.

— Как такое вообще может быть? — продолжала она удивляться. — Ведь слов не было никаких… Как возможно, чтоб музыкой, ну то есть, будем говорить, звуками всякими бессмысленными, столько этого… смысла передать? Картину целую, и еще настроение… Слушай, а Погибель сможешь так же… ну, изобразить?

— Погибель… — повторил я.

— Ага.

— Для этого надо знать, что оно такое.

— И что же оно, по-твоему, такое?

— В том-то и дело, что не знаю. Я когда-то интересовался ею, но никто толком ничего сказать не мог. Монахи говорят: воинство зла сошлось в последней битве с армией добра…

— Ну, это ерунда, — покачала она головой.

— Не знаю, наверное. Другие что-то про всеобщую войну с использованием каких-то тяжелых ракет рассказывают. Третьи про странных существ, которые вроде как из ниоткуда появились и уничтожили технику предков…

— Ага, так может, эти существа на платформах и летают? — Эви замолчала, когда я поднял руку, показывая вперед. Оглянулась и вскочила, схватившись за пистолет.

С верхней части трубы свешивался слизистый сгусток. Толстый, влажно поблескивающий в свете фары. На нем медленно вспухали и лопались темные пузыри.

— Ой, ё! — Эви подняла «шершень». — Это что за пакость? Инстинкты мне говорят: вроде кто нагадил и прилепил это дело к потолку.

— В тоннелях не бывает потолка, в них своды.

— Да какая разница!

— Не вздумай стрелять в него, — я втянул носом воздух. — Слышишь? Опусти ствол! Оно и так пахнет, а если пуля попадет, вообще развоняется… И неизвестно, что оттуда полезет.

— Полезет? Ты че, думаешь, там внутри есть что-то? Или кто-то?

— Я думаю, это кокон. Главное, чтоб крыша рубки его не зацепила.

Это и не понадобилось — кокон зашевелился сам собой, на конце его лопнул большой пузырь, а потом он раскрылся, будто цветок.

Эви бросилась к рубке, закрыв голову руками. Из кокона выплеснулся темный поток.

Захлопало, зашуршало, и я разглядел сотни черных тел размером с мизинец. Летучие мыши, суматошно взмахивая перепончатыми крыльцами, рванулись во все стороны, некоторые стремительно падали к палубе и тут же взлетали, другие неслись вплотную к верхней части туннеля. Эви заскочила рубку, пригнулась, глядя в переднее окно. Я присел. Несколько мышей влетели внутрь, одна метнулась к цыганке, ударилась о голову — если б не бандана, запуталась бы в волосах — шмякнулась о стенку и с тонким, едва уловимым писком вылетела наружу. Другая бросилась мне в лицо, я упал на бок, перекатился, сорвал с крюка на стене шляпу и нахлобучил на голову.

— Ах ты тварюка! — заорала Эви, размахивая «шершнем». — Укусила меня, паскудина перепончатая!

Неуправляемый «Зеб» ехал дальше, все новые мыши влетали в рубку. Одна метнулась ко мне — взмахнув рукой, я случайно перехватил ее в воздухе. Тугой горячий комок забился в кулаке, я разглядел крошечную злобную мордочку, черные глаза-бусинки и присоску вместо рта. Она раскрылась, из центра вылезли клыки-иглы. Я сжал мышь, хрустнув косточками, раздавил и отбросил.

— В шкаф! — заорала Эви и бросилась туда, стреляя на ходу.

Когда я влетел внутрь, цыганка рукоятью пистолета сбила с моей спины мышь и захлопнула дверцу. Прикрученный к стене рубки оружейный шкаф был высоким и узким. Поместились мы в нем с трудом — стояли в темноте плечом к плечу, прижавшись спинами к задней стенке, дверцы оказались так близко, что мы почти касались их носами, и за дверцами этими бесновались мыши. Писк, хлопанье, стук… Шкаф дрожал, когда твари бились в него.

— Самоход едет? — громко прошептала Эви.

— Едет. Я даже штурвал не успел зафиксировать.

— Так надо наружу как-то… Что же делать?

— А что тебе говорят твои инстинкты?

Она помолчала.

— Говорят: стой здесь и не рыпайся, дуреха. Не вздумай наружу лезть, а то мы ничего не гарантируем. А тебе что говорят твои думы?

— Примерно то же самое. Только более умно это излагают.

— А если я по стволу в каждую руку возьму и стану стрелять? — предложила она. — Дверь распахиваем, ты к штурвалу своему бежишь, я в мышей палю, ты его фиксируешь — и сразу назад. Как вбегаешь, я дверь прикрываю… Инстинкты мне вот такое подсказали.

— А давай наоборот? — предложил я. — Мои думы так мне советуют.

— Ага, а то что я к твоему фиксатору ни разу не прикасалась и могу не так его повернуть как-то — на этот счет они молчат?

— Молчат, потому что там обычная защелка. Ее даже пылевой сурок не сможет как-нибудь «не так» повернуть.

Шум не смолкал, шкаф дрожал, дверцы перед лицом дергались. Одна стала приоткрываться, внутрь просунулась сморщенная мордочка, и звуки снаружи стали громче. Эви ткнула в мышь стволом, а я дернул дверь на себя, закрыл плотнее.

Она сказала:

— Не, Музыкант, это ж твой самоход, твой штурвал, твой фиксатор. Кто я такая, чтобы тут распоряжаться? Я ж в гостях здесь. Инстинкты мне не велят так нагло себя вести на чужом самоходе. Если кому наружу и лезть, так тебе. Я понимаю, ты хочешь женщину вперед пропустить, но сейчас не время для вежливости.

Раздался приглушенный скрежет, и я сморщился.

— Что это? — спросила Эви.

— «3еб» бортом по бетону скребет.

— Плохо дело.

— Ага.

— А вот если…

Самоход качнулся — и скорость увеличилась.

— А это что такое? — удивилась она.

— Не знаю.

— Может, мыши на газ нажали?

— Ага, и рукоятку скоростей повернули. Умные мыши попались, толковые.

— Так на то и мутафаги… слушай, а палец болит у меня сильно.

— Какой палец?

— За который укусили, — в темноте раздался шорох, стукнул о стенку пистолет, и цыганка добавила: — Э, да он опухает! То есть уже опух! Как сосиска… И горячий!

— Плохо, — сказал я. — Это значит, у них в зубах яд какой-то.

Хлопанье крыльев и стук начали стихать, — а «Зеб» поехал еще быстрее.

— Как — яд? — заволновалась она. — Так если я теперь…

— Туннель в уклон пошел, — перебил я. — Вот почему скорость больше. Но зато мышей вроде меньше стало.

— Палец, мой палец… — причитала Эви, не слушая.

Хлопанье крыльев почти стихло, дверцы шкафа больше не тряслись от ударов.

— В клыках у этой гадины яд, точно, и она мне в любимый безымянный палец левой руки своими клыками засандалила…

«Зеб» поехал еще быстрее, и в щель между дверцами проник свет. Мигнул, когда сквозь него пронеслись быстрые тени. Последние мыши покинули кабину.