Андрей Ерпылев - Кровь и честь

— Я не смогу…

— Сможешь! Ты же солдат, черт возьми!.. Пойми. — сменил офицер тон. — Нам только нужно перевалить вон ту высоту, — указал он на почти невидимый в темноте — светлело небо совсем в другой стороне — гребень. — И все. Я отправлю чиновника и фон Миндена вниз, а сам вернусь к тебе. В два автомата мы их…

Он лгал и ненавидел себя за эту ложь. И отлично понимал, что обреченный солдат видит эту ложь насквозь. Но, убей, не мог хладнокровно оставить этого нескладного мальчишку на верную смерть, не мог приказать ему лечь здесь, на этом самом месте, и умереть. Наверное, он еще не совсем был готов к тому, чтобы распоряжаться живыми людьми, как пешками… И оставалось только лгать. Лгать неуклюже и неубедительно, понимая, что тебе не верят…

— Хорошо, — просто ответил солдат, и поручик был всем сердцем благодарен ему за это. — Только автомат мой отдайте. И патроны, — он кивнул на барона, с плеча которого свисал тот самый странноватый автомат, отобранный у убитого часового.

Саша предпочел бы отдать свой «Федоров» — не верил он, что такой вот «вояка» может продержаться долго, а сотня патронов все-таки лучше шести десятков, если придется самому принять бой, — но не смог отказать человеку, решившемуся принять смертный жребий.

— Забирай, — кивнул он. — И автомат, и патроны… И гранату, вот, возьми, — протянул он одну из двух трофейных «ананасок». — Хорошо стреляешь хоть?

Максимов неопределенно пожал плечами, и поручик отметил про себя, что двигаться нужно как можно быстрее — надежд на долгую задержку погони у камней становилось все меньше…

— А штыка моего нет, случайно? — крикнул вслед уходящим солдат, устраиваясь за камнем, и Александр вспомнил несуразно широкий, блестящий нож с пластиковой рукоятью, обнаруженный у убитого часового. Повертев его тогда в руках, он решил не брать это смахивающее на латиноамериканское мачете страшилище. А вот теперь припоминалось крепление на рукояти, для мачете бывшее совсем ни к чему…

— Нет, не было! — Зачем зря расстраивать бедолагу: все равно — нож это или штык — он сейчас недосягаем.

— Жаль, — донеслось от камней. — Ну, прощайте!

— Прощай, — вполголоса ответил офицер и, не оборачиваясь, зашагал в гору, таща вяло передвигающего ноги фон Миндена и подгоняя поминутно озирающегося Линевича, ставшего вдруг чрезвычайно шустрым.

Не обернулся он даже тогда, когда за спиной ударили первые выстрелы…

«Вот и все, Вадька, — думал Вадим, обустраивая позицию и не забывая при этом время от времени бросать взгляд вниз, откуда, пока еще крошечные, приближались фигурки преследователей. — Вот и все…»

Он разложил поудобнее рожки к своему «АКСМу», полученную напоследок от спятившего лейтенанта гранату — марка была незнакома, но от хорошо известной еще по школьному «энвэпэ» «лимонки» «Ф-1» эта «дура» отличалась мало, разве что была потяжелее. Про штык-нож он вспомнил чисто автоматически — вряд ли дело дошло бы до штыкового боя, — просто жутко не хотелось оставаться одному, и он старался затянуть прощание подольше.

Ему еще ни разу не доводилось стрелять в живых людей, и он старался себя убедить, что постепенно укрупняющиеся фигурки, видимые все четче и четче, не более чем мишени, по которым он научился сносно, «на троечку» попадать еще в учебке. Тогда ему сильно помогло воображение: несложно было представить, что мишень — старший сержант Лызогуб, за подхалимаж перед начальством прозванный Лизогузом, гроза и ужас всех первогодков, достойный предшественник Перепелицы.

«Неужели все украинцы такие, как эти двое? — подумал Вадик. — Нет, есть же среди них хорошие, достойные люди… И много, наверное…»

А преследователи казались уже не муравьями, а тараканами… Скоро, уже скоро.

Тоскливо заныло в животе, и Максимов ни к селу ни к городу вспомнил, что позабыл оправиться: бывалые солдаты говорили, что это перед боем — первое дело. Не дай бог, пуля попадет в живот… Но не вылезать же из облюбованного укрытия на глазах противника, демаскируя себя при этом?

«Ничего! — зло подумал Вадик. — Начнут над головой пули свистеть — и по большому, и по малому схожу разом. Прямо в штаны, как в детстве…»

Никаких таких детских грехов он за собой не помнил — рос аккуратным мальчиком, но надо же взбодрить себя! Хотя бы непристойностью.

«Чуть не забыл!..»

Вадик суетливо выколупнул из одного магазина патрон и сунул в нагрудный карман. Последний, для себя. Нет, разумом он все равно не верил, что все это взаправду и что придется когда-нибудь достать этот патрон, вставить в опустевший магазин, передернуть затвор… Он видел такое в старом фильме про войну. Действие это будило в душе надежду: в том фильме последний патрон бойцу так и не понадобился — подоспела помощь.

«Размечтался! — решительно отогнал надежду прочь солдат. — Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете… Сказки!..»

Он вздохнул, слился, как учил инструктор в учебке, в единое целое с оружием и поймал ближайшую фигурку в прицел…

Шапка и в самом деле оказалась максимовской — а откуда здесь могла взяться иная? Вон, и фамилия вытравлена хлорочкой на подкладке: «Максимов В. Н., в/ч…» Аккуратный парнишка — буковка к буковке, не то что у других — вкривь-вкось, тяп-ляп… И как это он не попадал до сих пор в поле пристального взгляда взводного? И образование опять же… Не деревня какая-нибудь… Эх, надо было раньше приметить, может, и не случилось бы всего этого…

Александр, держась одной рукой за самодельную веревку — он шел первым, как и подобает в таких случаях, — сунул «афганку» за ремень и сполз чуть-чуть вниз, не забывая шарить в непроглядной черноте под собой лучом фонарика.

— Спускаться, товарищ лейтенант?

Перепелица все никак не мог отклеиться от относительно ровной поверхности. Наверное, рассчитывал на то, что командир махнет рукой и заявит: «Да ладно там, пустое! Черт с этим Максимовым!..» Размечтался!

— Давай, Перепелица, помаленьку! И страхуй тех, кто над тобой. Но все хором не лезьте — трос может не выдержать. Я спущусь вниз, дерну, ты передашь следующему. Чтобы больше двух человек разом на весу не было! Понял?

— Понял…

Осторожно пропуская через ладонь веревку (лихо соскользнуть вниз и не получилось бы — узел на узле), офицер сползал по крутому гладкому склону до тех пор, пока подошвы не наткнулись на преграду, а свет фонаря не позволил убедиться в том, что это не какой-то каменный выступ, а вожделенное дно. А заодно и в том, что здесь не валяется бездыханное тело хозяина только что подобранной шапки.

«А парень-то в рубашке родился! — лейтенант обшарил лучом все вокруг. — Живой, чертяка! Здоровый или нет — еще вопрос, но то, что самостоятельно убраться отсюда смог — уже вселяет надежду. Здоровый, конечно: куда бы он делся со сломанной рукой или ногой? Сидел бы тут да скулил. Нет, он выход отправился искать — молодец!»