Андрей Ерпылев - Кровь и честь

Штабс-капитан, на взгляд Бежецкого, язык знал вполне прилично. По крайней мере, Хлебников, Стебельков и Храмов слушали его беглый перевод, обильно пересыпаемый шуточками и комментариями, с неподдельным интересом. Трое, потому что Сапунов, отговорившись нелюбовью к политике, сразу же попросил сделать «это бла-бла-бла» потише и отвернулся к окну с хлебниковской книжкой в руках.

— Его величество Махмуд-Шах Второй, — гнусаво вещал тем временем артиллерист, подражая интонации персидского диктора, — принял сегодня послов иностранных держав… Ха! Мы вот тоже приняли, хоть и не иностранных!.. Почтение королю засвидетельствовали посол Российской империи, посол Французской Республики, чрезвычайный и полномочный посол Соединенного Королевства…

— А что англичане-то тут делают? — бухнул, как обухом, Храмов. — Будто не натерпелись от них туземцы по самое некуда!

— Вот то и делают, — развел руками Рихтер. — Миссия их сокращена до минимума, но полностью выдворить их из Королевства — кишка тонка у афганцев. Это, дорогой мой, объявление войны, и тут уж никакие страны-гаранты не помогут… Вот интересно! Король заявил послам, что Афганистан будет расширять связи со всем мировым сообществом, не отдавая предпочтения никому в отдельности…

— Видал?! — подскочил на койке прапорщик. — Мы тут, значит, кровь льем, чтобы этих… защитить, а они!..

— Допустим, защищаем мы тут свои интересы, — буркнул, не оборачиваясь, Сапунов. — А вовсе не афганские.

— Какие такие свои? Нет у меня тут никаких интересов! И у Павла Тихоновича нет, и у Костика, и у Саши. У вас, случайно, нет, Михал Матвеич? — повернулся прапорщик к переводчику, благоразумно промолчавшему. — Вот и у артиллериста нашего нет. Только у вас одного!

— Бросьте прикидываться, Иван Иванович. — Сапунова проняло, и он захлопнул книгу. — Вы отлично понимаете, что речь идет об интересах Империи, а не отдельно взятых людей.

— А-а-а… Империи… — широко улыбнулся прапорщик, действительно, похоже, валявший дурака. — Так и говорили бы. Империи мы, батенька, присягу давали, и защищать ее будем везде, где ступает сапог российского солдата. А уж те, кто на той землице волею Божьей обитает, стало быть, тоже у нас под защитой обретаются.

— И докуда же, позвольте спросить, дойдет тот сапог? — прищурился Сапунов. — До Африки — дошли, до Америки — тоже… Что там осталось? Австралия? Антарктида? Интересы пингвинов отстаивать будем?

— Понадобится — отстоим! — рубанул Храмов. — И пингвинов, и марсиан, буде такие найдутся!

— Ну, что тут можно сказать… — развел руками штаб-ротмистр, обращаясь почему-то к Саше. — Какие можно привести аргументы против такой упертости? Будем защищать императорских пингвинов на Земле Аделаиды, а люди разумные, императорские подданные в российской глубинке — пусть подождут. Пока руки до них не дойдут.

Видимо, спор тут шел давний, и оба играли «на публику», то есть на него, свежего в тесном палатном обществе человека. Увы, Саша сразу принял точку зрения Храмова, простую и верную, как штык, рассуждения же Сапунова, которого невзлюбил сразу за язвительность, его возмущали.

— Почему не дойдут? — прапорщик покачал тяжелой головой. — Вы, Илья Модестович, в деревне сами-то хоть раз бывали? В глубинке нашей посконной? Видали своими глазами, как мужички-то живут-поживают? Или все по сочинениям литературных классиков наших судите, при царе Горохе написанных, да по газетенкам, прости господи, левым?

— Это к теме никакого отношения не имеет.

— А вот и имеет, дорогой вы мой! Вы с младых ногтей по пансионам да по гимназиям, до двадцати лет, поди, считали, что картошка на деревьях растет, а молоко из землицы, как нефть, добывают?..

— А он и сейчас так считает, — улыбнулся Хлебников. — Господин Сапунов у нас истый горожанин. Урбанист и социалист…

— Вот именно! — Иван Иванович продемонстрировал широкие мужицкие ладони-лопаты. — А я вот с малолетства, этими вот руками…

Спор явно переходил в горячую фазу, и этому немало способствовали коньячные пары, будоражащие застоявшуюся кровь. Но разгореться окончательно ему было не суждено.

— А я слышал, что англичане свою миссию в Кабуле увеличили, — тихо сказал со своей койки Стебельков. — И в Герат их понаехало много…

— А вы откуда знаете? — повернулся к нему Сапунов. — Кто вам об этом сказал?

— Да так… — пожал тот плечами.

— Ты это… — поддержал оппонента Храмов. — Раз начал — договаривай. Слово-то, оно не воробей…

— Я же при штабе служу, — пожал плечами подпоручик, краснея, как девушка. — При нашем, Джелалабадском. Ну и прочел как-то в бумагах.

— На какую разведку работаете? — сурово нахмурился Рихтер. — Английскую? Японскую? Германскую? Отвечать! Смотреть в глаза! — и прыснул, не выдержав взятого тона киношного контрразведчика.

— Да я одним глазком, — принялся оправдываться длинношеий, похожий на гусенка, подпоручик. — Интересно стало…

— Не обращайте на него внимания, — прервал оправдания юноши Хлебников. — Господин артиллерист неудачно пошутил. Так что вы там прочли? Не бойтесь: из этих стен ничего не выйдет.

— Да я, собственно… — пожал плечами молодой человек. — В общем, там табличка такая была, и в ней цифры по городам. За точность не поручусь, но по Кабулу, кажется, восемьдесят с чем-то человек, по Газни — тридцать пять — это я точно помню. А в Герате аж около двухсот…

— Врешь! — ахнул прапорщик. — Что же это получается?..

— То, что афганцы занялись иезуитской политикой, — тихо проговорил Сапунов. — И нашим, и вашим.

— Опять как в Китае получится! — взъярился прапорщик. — В семидесятые! Мы к китаезам, как к людям, — под протекторат их взяли, армию вооружили, а они — нож нам в спину: самостоятельности, мол, хотим!

— Это их право, как любой суверенной нации…

— Да хрен бы с ним, если бы суверенной! Они, как лярвы подзаборные, от нас — бочком-бочком, а к британцам со всем ихним удовольствием!..

«Не надо было столько пить, — подумал Саша, чувствуя, как в виски колотят мягкие, но упорные молоточки, а подзабытые уже сверла врезаются в изнанку глазных яблок. — Что-то я погорячился, похоже…»

— Саша, что с вами? — всполошился Хлебников, заметив, как побледнел свежеиспеченный орденский кавалер. — Вам плохо? Сестра! Сестру сюда! Стебельков, мать вашу, не сидите разинув рот — бегом за сестрой!..

Осень, даже в этих южных широтах, уже вступала в свои права.

Кабульской осени было далеко до российской Золотой Поры, воспетой десятками поэтов и запечатленной сотнями живописцев — слишком мало зелени, да и та — далеко от «каменных джунглей» городского центра. Полковник Седых не раз жаловался, что все его попытки озеленить хотя бы территорию вокруг госпиталя разбиваются о вороватость окрестных жителей, проявляющих чудеса воображения, чтобы разжиться дровами за счет беспечных «руси». Так что о смене времени года обитателям «медицинского царства» говорили лишь ночные заморозки да заметно посвежевшие дни. Но солнышко светило по-прежнему, став гораздо ласковее летнего, и выздоравливающие пользовались любым случаем, чтобы выбраться из палат и подышать свежим воздухом, блаженно подставляя светилу отвыкшие лица.