Андрей Ерпылев - Кровь и честь

— Зачем?

— Ну, мало ли… Вдруг не захотят присягать новому королю? Хотя — вряд ли. Азиаты — народ покладистый. Раз проспали прежнего — ничего не попишешь. Присягнут, как миленькие. Хотя и не все…

— А кто будет новым королем?

— Кто? Ибрагим Второй — больше тут вроде некому. Наверное, уже и корону напялил, торопыга! Или что тут у них полагается? Представляете, поручик? Будят его среди ночи и объявляют: трон освободился, поспешите, если не желаете остаться при пиковом интересе. Ну, он ноги в руки…

Спецназовец был спокоен и весел, как пахарь, завершивший тяжелую, но важную работу, и Александр вдруг вспомнил, что многих людей, окружающих свергнутого короля, он знал в лицо. Может быть, они уже мертвы…

— Остановите, пожалуйста, — попросил он. — Я пешком пройдусь.

Кабул уже входил в свой привычный утренний ритм: улицы с тянущимися по ним вереницами автомобилей и повозок заполнялись шумной, крикливой толпой, в воздухе чувствовался запах дыма, готовящихся к завтраку нехитрых кушаний и свежего навоза. Все, как обычно. Город даже не подозревал, что этой ночью поменял одного властелина на другого. Вернее, ему поменяли.

— Ну, воля ваша. Бывайте! — «Турист» крепко пожал Саше руку и укатил, а он остановился в раздумье. Идти домой и завалиться спать? На душе было гадостно. Что, если…

«Клуб» как раз находился неподалеку. Естественно, в такое время он был еще закрыт, но кого и когда такое останавливало?

— Открывай, — забарабанил в дверь поручик, заставив неприязненно покоситься в свою сторону двух стариков в чалпаках и теплых — утро выдалось свежим — халатах: вольно гяуру [18] Гяур — неверный, не мусульманин. так шуметь в столь благословенное утро.

Не открывали долго. Наконец дверь приоткрылась, и в щели показалась заспанная ряшка полового Василия, за то время, что молодой человек его не видел, ставшая еще шире. И сонное выражение в заплывших глазках мгновенно сменилось суеверным страхом.

— Свят-свят-свят! — мелко закрестился холуй, пытаясь захлопнуть дверь перед носом у офицера, но тот был начеку и успел просунуть в щель ботинок.

— Ты чего так перепугался, Василий? — прищурился Александр. — Сухой закон с сегодняшнего утра объявили, что ли?

— Так вы живой, Сан Палыч? — немного очухался половой, инстинктивно продолжая дергать на себя неподдающуюся дверь: видимо, движениями у него, как и у динозавра, управлял другой нервный центр, расположенный не в голове.

— А что — сомневаешься? — начал закипать офицер. — Куда тянешь ручонки? В рыло захотел? — почему-то совсем непохоже на себя вскипел он. — Живой я, живой! Не видишь?

Наконец Василий пришел в себя достаточно, чтобы пропустить поручика в пустующее по ранней поре помещение.

— Да ведь болтали, что убили вас, вашбродь, — плаксиво протянул из-за стойки мужик, на всякий случай воздвигнув между собой и посетителем преграду попрочнее. — Зарезали в горах туземцы и косточек не оставили. Я уж со счету сбился, сколь раз дружки ваши за упокой вашей душеньки стопки опрокидывали.

— Врут твои болтуны, — буркнул Бежецкий, оглядываясь: лентяй еще и не думал прибираться в замусоренном с ночи «клубе», воздух в котором все еще был мутноват от табачного дыма. Поэтому и желания оставаться тут надолго не возникло. — Жив я, как видишь. Подавились туземцы моими косточками.

— Ну, слава богу! — деланно обрадовался Василий, даже не подумав, что на простой рязанской физиономии ясно читается: «Шли бы вы подобру-поздорову, ваше благородие…» — А я-то невесть что подумал… Собаки, понимаешь, всю ночь выли, — поделился он с офицером. — Не спалось совсем… Что вашему благородию будет угодно?

— Казенная есть, Василий? — Саша вытащил из кармана ком мятых купюр, силясь вспомнить, сколько «афонек» стоила в последний раз бутылка водки.

— Откуда, батюшка? — сделал холуй постное лицо. — Один шароп, табуретовка…

— Ох, не ври! Будто я не знаю, что всегда держишь запас!

— Помилуйте!..

— Слушай, Василий, — облокотился Александр на стойку. — Я всю ночь не спал сегодня… Злой, как собака. Думаешь, просто так собаки ночью-то выли? Ох, не к добру, Василий, не к добру…

Мужик помолчал, шаря глазками по лицу поручика, и пробормотал, отведя взгляд в сторону:

— Да есть в заначке пара бутылочек…

— Тащи обе. И закусить что-нибудь, — распорядился Бежецкий. — Заверни во что-нибудь, чтобы не напоказ по городу нести…

Пять минут спустя он вышел из харчевни с объемистым бумажным свертком под мышкой. Наличности у него почти не осталось — цену живоглот заломил поистине людоедскую, но и его можно было понять: покупал офицер «на вынос», что, в общем-то, в магометанском городе было строжайше запрещено.

«Ерунда! — легкомысленно подумал поручик, настроение которого несколько поднялось. — До жалованья дотяну. В крайнем случае перехвачу у кого-нибудь десятку. Я же не Зебницкий — мне в долг дадут, наверное. Да, вот у Зебницкого и займу — не век же мне ему одалживать?»

Он покачался под цепкими взглядами стариков (до скончания века они тут обосновались, что ли?) с каблука на пятку, прислушиваясь к бульканью, доносившемуся из пакета, и решение пришло само собой.

«А не закатиться ли вам, поручик…»

Александр лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Рядом, разбросав по подушке волосы, крепко спала утомленная пьяно-любовным марафоном женщина. Не Варвара, увы…

Ноги, сперва сами несшие поручика в знакомом направлении, постепенно замедлили ход. У нее он не бывал с того самого памятного дня, когда на его глазах умер бедняга Еланцев. Не мог перебороть себя — все казалось, что стоит между ними мертвый поручик, улыбаясь кровоточащими губами… Встретились в городе как-то раз. Бежецкий, пресекая встречное движение женщины, сухо раскланялся тогда, она не настаивала… И вот теперь, когда Саша решился, оказалось, что права старая мудрость. Нельзя в одну реку войти дважды…

— А нет ее, — беспечно ответила открывшая дверь молодая, но уже довольно потасканная особа, изучив поручика с ног до головы цепким, оценивающим взглядом представительницы древнейшей профессии.

Все в ней: и то, как она жевала — смолку, вероятно, и вульгарный наряд, и неряшливая прическа, — отталкивало Бежецкого.

— Где же она? — спросил он как можно ровнее, стараясь ничем не показать своего к этой «жрице любви» отношения. — Когда будет?

— А вы разве не знаете? — вылупила глаза девица.

— Чего не знаю?

— Да нет ее! Вообще нет. Теперь я тут живу.

— Уехала? — Сашино сердце сбилось с ритма.

— Ага! Уехала! — ухмыльнулась шалава, продемонстрировав золотую зубную коронку. — В ящике! Убили ее.

— Как это произошло? — Молодой человек сам удивился, что его голос звучит почти безразлично.