Андрей Ерпылев - Кровь и честь

Был и еще один человек, совет которого был бы для него сейчас неоценим, — дедушка, Георгий Сергеевич. Вот уж кто точно не сдвинет сурово брови, не перейдет на ледяной тон, каким отчитывают провинившихся подчиненных, не оборвет на полуслове гневной тирадой. Старый вояка, проживший долгую жизнь и души не чаявший в продолжателе рода Бежецких — вот кто сейчас нужен был Саше даже больше, чем ласковая и добрая матушка, чем строгий, но справедливый отец…

Морозец здесь, на открытом пространстве, крепчал, заставляя кутаться в шинель плотнее. Пар от дыхания висел в безветренном воздухе частой кисеей, не желая рассеиваться, оседая тонким инеем на воротнике и щеках, а всплывшая из-за верхушек леса чуть ущербная луна пропитывала его своим колдовским зеленоватым сиянием…

Вот и ворота.

— Кого это несет в такую познеть? — послышался из сторожки ворчливый голос Трофимыча, старого дедова денщика, прошедшего с барином де одну победоносную кампанию, чтобы на склоне лет занять почетное и не слишком хлопотное в здешних тихих местах место привратника. Словно верному сторожевому псу, состарившемуся на цепи, ему не требовалось стука в дверь, чтобы отреагировать на появление пришельца — своих он узнавал по шагам, а чужих — и подавно. Тем более, когда они приближались с таким треском и звоном по спаянной морозом в стеклянистую массу слякоти. — Стой на месте и отвечай!

— Я это, Трофимыч, — улыбнулся Саша на суровый окрик: словно тот же старый беззубый пес, привратник был строг лишь на вид, а на самом деле — вполне безобиден. — Открывай ворота, недремлющий Цербер!

В окошке затеплился огонек, мелькнула тень, и вот уже сам Трофимыч вырос во весь свой гренадерский рост на пороге… Вырос, чтобы ойкнуть, перекреститься суетливо и юркнуть обратно в убежище.

— Свят-свят-свят!.. Господи, спаси, сохрани и помилуй!.. Отведи силу нечистую…

«Неужели я так сильно изменился? Да нет же — Карлуша вон сразу узнал, на шею бросился… Что-то тут и впрямь нечисто…»

— Трофимыч! Ты спятил, что ли, на старости лет? Не признал? Это ведь я! Открывай ворота, а то промерз я тут до костей…

Но ответом путнику, которого и впрямь колотила дрожь, будто в лихоманке, были новые, еще более истовые молитвы и причитания вперемешку с присказками от дурного глаза, икоты и почему-то зубной боли. Видимо, перепуганный сторож решил вывалить на гостя, которого упорно не хотел признавать, весь свой оккультный арсенал без остатка.

Поняв, что от внезапно спятившего Трофимыча толку мало, Александр просунул в хорошо известное ему потайное отверстие руку и дернул за веревочку, отпирающую щеколду. Калитка распахнулась, и пришелец наконец ступил под родные своды.

Но этого привратник стерпеть уже не мог и отважно прянул наперерез «супостату», сжимая в трясущихся руках не то самопал, не то простую дубину, коей в деревнях принято в целях пущей безопасности подпирать ворота и против которой ушлые домушники еще не исхитрились изобрести отмычку.

— Отзынь, нечисть!..

— Что ты, Трофимыч! — отступил на шаг озадаченный таким отпором Бежецкий. — Это же я, Саша!

— Молодой барин? — ахнул старик, опуская свое орудие и близоруко вглядываясь в Сашино лицо, неразличимое из-за ярко светящей в спину луны. — Ах, я старый дурак! Ах, не признал! Прости, батюшка! Прости дурня сиволапого! — сделал он попытку (впрочем, не совсем убедительную, учитывая плохо гнущиеся от застарелого артрита суставы) повалиться в ноги «молодому барину». — Точь-в-точь ведь старый барин! Вылитый Георгий Сергеич в младые годы! Ай, напугал старика! Ай, ошарашил!..

«Пьян, наверное! — решил про себя Саша, осторожно обходя рассыпающегося в извинениях и несущего бред старца и направляясь к освещенному дому, на высоком крыльце которого уже наблюдалось некое оживление, видимо, вызванное переполохом, поднятым свихнувшимся на старости лет привратником. — Разбаловал совсем дедушка своего боевого соратника…»

Сравнение с дедом в юности, конечно, льстило молодому человеку, всю жизнь старавшемуся походить на него, но совсем не оправдывало «цербера», бессвязно причитающего ему вслед:

— Явился ночью в сиянье неземном… Молод, рьян и ликом прекрасен… Точь-в-точь…

Но чудачества старого солдата тут же вылетели из головы поручика, стоило ему увидеть на ступенях дорогого до боли человека…

— Мама!..

Час спустя чисто вымытый, раскрасневшийся от тепла, всеобщего внимания и сытной еды (и поднесенной пузатенькой чарки дедовской наливки, естественно) Саша в неожиданно ставшей ему несколько тесной в плечах и весьма коротковатой домашней одежде восседал напротив умиленно подперевшей ладонью щеку матушки, завершая пересказ сокращенной и серьезно отредактированной версии своих приключений.

А вокруг них все никак не желал затихать круговорот, вызванный неожиданным, как снег на голову, появлением всеобщего любимца. Служанки и лакеи, повара и садовники, все желали поглазеть на внезапно появившегося, по слухам, из дальних стран, да еще с ба-а-а-льшущим орденом, Сашеньку, засвидетельствовать ему свою любовь и почтение, оказать услугу или просто окунуться в радостную суету встречи нежданного, но от того не менее дорогого гостя. Стол уже и так ломился от самых разнообразных яств, но их продолжали тащить и тащить из кухни, погребов и заклетов, не обращая внимания на протесты виновника торжества и ловя лишь мимолетное движение брови барыни, поощрявшей или отвергавшей очередное лакомство.

— Вот так я и добрался до Бежцов, — завершил свой рассказ Саша. — А тут Трофимыч как напустится на меня!.. Прямо за выходца с того света какого-то принял! А ведь я только потом понял: луна сзади светила, я от ходьбы весь в пару был, вот и сошел за привидение!.. За фамильного призрака, как в Англии!.. И чего это ему в голову пришло?..

— А что ж ты пешком-то, Сашенька? — спохватилась Мария Николаевна. — Неужто так спешил, что к нам, на Пушечную, не заглянул? Там бы папенька авто распорядился подать…

— Да я, это… — смешался «герой», покраснев. — Решил вот сюрприз вам сделать… Хотел сам машину арендовать, да денег не было… — и замолчал окончательно, поняв, что сболтнул лишнего.

— Как это не было? — всплеснула пухлыми ладошками матушка. — Как же тебя командир без денег-то отпустил? Такие версты… Или обокрали мазурики? А может, связался с дурными людьми да прокутил в дороге? В карты проиграл?

— Да не так все это было, мама…

А как? Неужели рассказать матери про генерала-вора, про перстень афганского эмира, про нищего калеку, про погибших друзей и то страшное, что случилось с ним самим в далекой горной стране? Про то, что сейчас кажется если и не сном, в котором сплелись воедино кошмар и сказка, ужас и радость, боль и наслаждение, то причудливой историей, сюжетом авантюрного романа. Нет! Все уже позади, и пусть романом и остается!