Юрий Тарабанчук - Проект Бессмертие

Васька Добрюха сидел в тени, отбрасываемой зданием пункта общественного порядка, и любовно натирал пастой ГОИ массивную бронзовую доску. Он покряхтывал от усердия, с силой гоняя по потемневшей от времени поверхности замшевую ветошь. Легкий утренний ветерок обдавал прохладой лицо Василия, покрытое мелкими капельками пота.

К исчезновению Дуди добровольный помощник отнесся довольно равнодушно, резонно считая, что легко сможет сработаться с любым участковым, которого, возможно, пришлют в биозаповедник вместо Степана Гавриловича.

Из-за угла здания осторожно выдвинулась плешивая голова с редкой козлиной бородкой и с интересом принялась наблюдать за Добрюхой, иногда подкряхтывая в такт тому.

-- Что, Митрич, в изоляторе посидеть захотелось? -- не отрывая глаз от доски, вопросил Василий. -- Не советую. Там такая парилка, едреня феня, что в обморок грохнуться можно зараз.

Митрич почесал бородку и вышел из-за угла. Слегка поколебавшись, он придвинулся поближе к Добрюхе и уважительно заметил:

-- Ты, Василий, времени зря не теряешь, красоту наводишь. Одобряю. А где начальник твой, Степка Дудя?

Добровольный помощник замер, скорчил начальственную физию и обернул лицо к Митричу:

-- Повязали его. Еще позавчера. Теперь я тут главный. Так что смотри у меня, дед, шагу влево, шагу вправо без моей на то санкции делать не моги. Я тебе не Дудя, мне все по фигу. И на глаза мне пореже попадайся, в особенности, когда рожа у меня красная. Пришибу по пьянке, потом, доподлинно, раскаиваться буду, но тебя-то уже не справишь обратно, -- Добрюха хихикнул. -- Вопросы есть?

Дедок неожиданно оживился:

-- Ты мне, Васек, моську-то свою командирскую не строй, не купишь, не на того наскочил. Мы с тобой здесь на равных, оба контрактники подневольные. Или, думаешь, я не помню, как ты штурмом ворота брал, когда закрывали нас здесь, а потом деру такого дал, что солдатня догнать не смогла? Смотри, мне, Добрюха, будешь не по-людски себя вести, свяжу и сдам властям. Из заповедника не выгонят, но звания и должности лишат. Ты этого хочешь?

-- И как же это ты, дед, меня связать намереваешься? -- зловеще задал вопрос Василий, многозначительно снимая доску с колен и опуская ее на землю.

-- И не таких бычков вязал, -- хвастливо пискнул Митрич и тут же добавил: -- Шучу я, шучу, а ты, пень стоеросовый, все всерьез принимаешь, на пожилых граждан кидаешься!

-- Ни на кого я не кидаюсь, это ты, провокатор плешивый, сдать меня хочешь, -- успокоившись, буркнул Васек. -- Ну, чего тебе?

-- Стариной, гляжу, ты интересоваться в последние месяцы стал, -- кивнул Митрич на доску. -- Меня бы спросил, я бы тебе самовар тульский преподнес, латунный, в виде бочонка пивного. Тяжелая вещь, древняя, на чердаке нашел, еле оттер.

Добрюха недоверчиво хмыкнул:

-- Самовар старинный?

-- Пуда полтора, не меньше! -- Митрич в волнении задергал плешью.

-- А ежели из него воду слить, на сколько по весу потянет? -- со знанием дела уточнил Васька.

Дедок задумался, отмахнулся от одинокой назойливой мухи, походящей своими повадками на подпитого, но при исполнении, гаишника, и уверенно доложил:

-- Ну, ежели воду из него слить, тогда, конечно, полпуда железно. Ручная работа! Интересуешься?

-- Допустим, -- хитровато подморгнул Добрюха. -- Чего взамен хочешь?

Митрич ненадолго задумался и вдруг одними губами прошептал:

-- На волю хочу, понимаешь? Не могу больше здесь. Душа требует, просит.

Васек опять водрузил на колени раритетную доску и отрезал:

-- Никак не получится. Бартер ты неправильный предложил, нереальный.

Дедок опустился в траву возле Добрюхи и расстроено взмахнул рукой:

-- Да это я так... Из сердца самого вырвалось. А про Дудю я знаю - мне уборщица ваша донесла, Любаша Коляда. Через окно открытое она все видела: и как ты пальцем своим вероломным на Степана Гавриловича указал, не постеснялся; и как запихнули его, словно татя какого, за решетку арестантскую; и как ты спать сызнова завалился без зазрения совести, еще и храпел на радостях, будто режут.

-- Ну, Любаша, -- от всей души обиделся Василий. -- Не язык, помело во рту носит, налево-направо метет, не подумав, мозгами не пораскинув своими убогими!

-- Бабы без общения словесного не могут, жжет их тут, -- Митрич высунул язык и показал на него рукой, -- а если к тому же и информацию имеют свежую, другим любопытную, то все, строчите эпистолы мелким курсивом! Пока не разболтают, не успокоятся. Порода у них такая, болтливая уж как-то сильно чересчур.

-- Не то что, мы, мужики, -- заносчиво ударил себя кулаком в грудь Добрюха. -- Из меня слова клещами раскаленными не вырвешь, когда не хочу.

-- Родственно, один в один похожи мы в этом с тобою, Василий, -- одобрительно отреагировал Митрич и тут, что-то вспомнив, тоненько засмеялся, тряся неухоженной бородкой:

-- А юродивый-то наш, поселковый, Афанасий, Дудю анафеме предал!

Василий весело удивился:

-- Каким таким образом?

-- Посредством полена березового и предал сгоряча! -- зашелся дедок. -- Потом, правда, Варвара Савельевна, оклемавшись, уговорила его анафему назад отозвать. С властью ссориться ни к чему ей, сердешной! Она же не знала поначалу, что то Дудя был собственной персоной в КХЗ прорезиненном. Думала - нечисть какая, в обморок и хлопнулась. А юродивый его прежде из ведра водицей ледяной, колодезной, окатил, а затем еще и поленцем попотчевал!

-- То-то я гляжу - сидит позавчера Степан Гаврилыч за столом злой, свирепый, и вода с его КХЗ на пол скапывает! -- раскатисто захохотал Добрюха, исходя шальными слезами. Раритетная доска сползла с могучих колен Василия, сиротливо уткнувшись серпом в землю. По барельефным атрибутам неторопливо прополз большой колорадский жук, оставляя за собой едва заметный след...

-- Сутки Афанасия в поселке не было. Ходил неизвестно где. Вчера под вечер заявился. Тихий совсем, на себя не похож... И веревки моток со двора пропал... Кто снял - непонятно... -- задумчиво констатировал Митрич. Он помолчал, серьезно глянул на Василия и сказал:

-- А в магазин товары так и не подвезли.

-- Не подвезли, -- с легкостью согласился Добрюха, отсмеявшись. -- И что с того? Никуда они не денутся, подвезут еще.

Дедок осуждающе покачал головой:

-- Не понимаешь ты, Василий, главного - механизм армейский, как часики работать должен, а если сбой он в чем-то дал, жди беды. Так шандарахнет, мало не покажется! Все катастрофы великие с ничтожного начинаются, с мелочи пустяковой, внимания не заслуживающей. Вот я, к примеру, у Дуди позавчера интересовался - для чего пути от хлама чистят, сами же года два назад все завалили? И что? Не знал твой Дудя ничего, только глазками выпученными из масочки хлопал да усами рыжими, как у прусака, шевелил, рот разинув! И где теперь Дудя? А? То-то и оно. Исчез, второй день на работу не выходит, хотя и обязан. В костюмах химзащиты, опять же, почему военные все до единого разгуливают, упакованы так, будто третья мировая началась, а нам ничего не говорят, таятся? Я вчера к воротам подойти хотел, узнать, в чем дело, что произошло, может, подсобить чем надо, так на меня автомат наставили через стекло бронированное и бумажку к стеклу прилепили, на которой написано было такое: ближе, чем на триста метров к воротам приближаться нельзя, иначе застрелят. Что ты на это скажешь, Васек? Или опять дурачком прикинешься, в начальство играть продолжишь?