Юрий Тарабанчук - Господин Почтмейстер

- Конечно, вас интересуют мои морально-этические принципы? - продолжал я. - Вы наверняка думаете следующее - вот передо мной человек, спрятавшийся за непроницаемым стеклом, который вместо того, чтобы помочь своим ближним, пользуется своей осведомленностью исключительно в корыстных целях, продавая информацию людям, которые могут за нее заплатить? Ведь так?

- Ну, в общем, да, - нехотя признал Бромель, впервые оторвавшись от блокнота. - Хотя какой из меня судья? - он пожал плечами и вдруг на его лице появилось странное выражение.

- Одну минуточку, Господин Почтмейстер, - медленно произнес он. - Мне кажется, в этом вопросе вы что-то недоговариваете. Плотно вы в этом бизнесе последних три года. Правильно?

Я молча кивнул.

- Время от времени мне приходится встречаться с людьми из органов для получения кое-какой информации, - продолжил журналист, - и я не раз слышал от них о том, что на протяжении трех последних лет какой-то анонимный информатор снабжает их абсолютно точными сведениями, имеющими отношение к особо тяжким преступлениям. Вплоть до информации о времени, дате и месте готовящегося, но еще не совершенного преступления... Мне кажется, теперь я понимаю, кто именно стоит за этим...

Зависла небольшая пауза.

- А почему вы взяли себе имя Господина Почтмейстера? - Бромель уже другими глазами смотрел на человека за стеклом.

Я улыбнулся:

- А как же еще по вашему можно назвать человека, доставляющего конфиденциальную информацию конкретным людям?

- В этом что-то есть, - кивнул журналист и поднялся. - Спасибо за беседу. Так вы не будете возражать, если кое-что из сказанного вами я решусь опубликовать?

- Это ваше право. Но, все же я не советовал бы вам этого делать. - Я взмахнул рукой: - Прощайте, Иван Александрович.

- Прощайте, Господин Почтмейстер. - Посетитель покинул мой кабинет и скрылся в кабине лифта. В руках он задумчиво вертел мою визитку...

Часы показывали 10.05, но ни Бромель, ни его шеф так до сих пор и не поднялись на этаж. Зверь все больше и больше нервничал, плотно сжав губы и застыв у центрального лифта. Внезапно двери центрального лифта открылись. Внутри кабины стоял Бромель, держа в руке такую знакомую Зверю визитку Господина Почтмейстера!

Двери кабины разъехались в стороны и неожиданно прямо перед собой Бромель увидел безукоризненно одетого человека, насквозь пронизывающего его своим неистовым взглядом.

- Ты был ТАМ, - лихорадочно сказал незнакомец. - Я это знаю... Я это чувствую... Что ОН тебе сказал?

- О чем это вы, не понимаю, - журналист вышел из оцепенения, вызванного разговором с Господином Почтмейстером, и попытался покинуть кабину лифта.

Внезапно в правой руке незнакомца появился пистолет.

- Считаю до трех, потом по одной буду отстреливать тебе конечности, падаль, - процедил незнакомец. - ОН дал тебе зацепку... Ты должен знать, догадываться, кто ОН... Говори!! - с неистовой яростью выкрикнул он последнее слово.

Бромель побледнел и начал медленно отступать в глубину кабины.

- Я не понимаю, о чем это вы, - дрожащим от накрывшего его тягучей и липкой волной страха голосом произнес журналист.

Зверя охватила волна неконтролируемого гнева. Он поднял пистолет, направил его в левое плечо Бромеля и нажал на курок...

Я провел взглядом Ивана Александровича до того момента, когда лифт остановился на восьмом этаже, и только собрался отключить изображение, как вдруг увидел Зверя, возникшего перед кабиной лифта. Киллер что-то яростно крикнул и, выхватив пистолет, направил тот в сторону журналиста.

Поняв, насколько это серьезно, я молниеносно активировал защитное поле между ними, работающее по принципу зеркального отражения. Теперь Иван Александрович был неуязвим...

Вместо того, чтобы впиться в левое плечо Бромеля, пуля вдруг изменила свою траекторию и вонзилась в правое плечо Зверя. Тот пошатнулся, перехватил пистолет в другую руку и выстрелил в правую ногу журналиста. И эта пуля изменила направление и впилась в левую ногу киллера. Вне себя от ярости, Зверь схватился за дверь лифта, для того чтобы устоять на ногах. Он поднял пистолет на уровень головы, целясь в лоб Бромеля, и сделал решающий выстрел... Пуля разворотила череп Зверя и вышла сквозь затылок, отбросив тело к стене. Изо рта выбежала тонкая струйка крови. Зверь дернулся и затих, так и не поняв, каким образом он был убит...

Бромель с широко раскрытыми от ужаса глазами на ватных ногах вышел из лифта и, покачиваясь, двинулся по коридору прочь от трупа Зверя. Венчик волос на его голове за эти минуты поменял свой цвет. Из рыжего он стал седым. Иван Александрович воочию сейчас убедился в том, что упоминать где бы то ни было о его беседе с Господином Почтмейстером опасно для жизни...

Из правого лифта поспешно вышел главный редактор и пораженно застыл, водя головой по сторонам. Довольно быстро оценив обстановку, он двинулся следом за Бромелем.

- Ему понадобится анестезия, - озабоченно произнес Бармалей, ускоряя шаг. В его сейфе была припрятана на черный день бутылка водки. - Ему необходима анестезия, - решительно повторил он и, догнав журналиста, положил свою руку на его плечо. - Все в порядке, Иван. Все в порядке...

- Прощайте, Иван Александрович, - негромко произнес я, глядя в экран монитора. - Это, пожалуй, все, что я смог для вас сделать...

Прошло чуть больше часа с тех пор, как Каретникова и его подручных обобрали до нитки и привязали к дереву. Между тем огромный лагерь монголо-татар жил своей жизнью: то и дело мимо пленников проносились гонцы, осуществляющие связь между многочисленной воинской верхушкой - "орьгой"; раскосые смуглые воины готовились к очередной битве, делая запас стрел и приводя в порядок поистрепавшуюся в походе амуницию; у костров, почти полностью скрытых от глаз пленников, неторопливо передвигались тучные повара, готовя в медных котлах пищу для хана, его жен, и особо приближенных - военного советника, лекаря, звездочета, писаря, шамана и муллы. Мешки с мукой, рисом, сушеным виноградом, копченой и вяленой кониной, соленым салом находились под не менее надежной охраной нукеров, чем сам великий Бату-хан. И по сути, никому из многотысячного войска монголо-татар не было никакого дела до пленников.

Глеб Валерьевич с брезгливой миной выплюнул изо рта клок веревки, которую он безуспешно пытался перегрызть на протяжении последних сорока минут, печально выдохнул и пробормотал, обращаясь скорее к себе:

- Уж лучше бы я не трогал этого Почтмейстера...

Антон молча скрипнул зубами, не прекращая аналогичной работы - все, что он думал по этому поводу, он уже высказал ранее.

Ворон воспользовался замечанием Каретникова, чтобы сделать передышку, и язвительно заметил: