Сергей Мусаниф - Шанс для неудачников. Том 2

У людей не встретишь…

У людей…

У людей…

Это не люди, внезапно понял я. Это кленнонцы.

А значит, нам конец.

Я попытался себя убедить, что это не могут быть кленнонцы. Им просто неоткуда тут взяться.

Когда мы взлетали с Веннту, никаких кленнонцев на борту не было. Откуда бы они взялись теперь? Взяли на абордаж корабль, движущийся с релятивистскими скоростями?

Но это их фирменное «р» трудно с чем-то перепутать…

Хорошо, допустим, что это кленнонцы. Тогда почему мы еще живы?

Потому что им что-то нужно. Скорее всего, они хотят знать, что произошло на Веннту, а никто за пределами нашего корабля не обладает знаниями о гиперпространственном шторме, который устроил Визерс.

Сколько же лет прошло с тех пор? Неужели стороны успели обзавестись новым прыжковым флотом или же в расчеты генерала вкралась какая-то ошибка?

Но если это кленнонцы, то они могли прилететь сюда только на прыжковом корабле. Путешествие с досветовыми скоростями отняло бы у них слишком много времени. Я попытался подсчитать, сколько именно времени им бы на это потребовалось, но тут снова накатила боль, и я провалился во тьму.

Зрение ко мне понемногу возвращалось. Окружающее по-прежнему было представлено в красно-белых тонах, но теперь белые пятна начали принимать конкретные очертания.

Более-менее узнаваемые.

По крайней мере, мне показалось, что я узнал потолок и корабельные светильники. Похоже, мы все еще в космосе. Абордаж на релятивистских скоростях все-таки возможен или кленнонцы овладели сложным искусством телепортации и материализовались прямо на нашем корабле?

Тело все еще представлялось одним сгустком боли. Я попытался пошевелить пальцами рук, но не смог сообразить, где они находятся и какие мышцы отвечают за это движение.

Наверное, мне пора было паниковать.

Но я не стал. Мне для этого все еще было слишком больно.

Белое пятно, имевшее характерные очертания кленнонца, нависло над моей койкой.

— Вам лучше? — Это был обладатель второго голоса, отрекомендовавший себя корабельным врачом.

— Немного, — голос хрипел и дрожал, но это был мой голос.

В горле пересохло, и слова давались мне нелегко, но по крайней мере не придется больше моргать по команде.

— Вы быстро восстанавливаетесь.

— Я… рад.

— Аномально быстро для человека.

— Этому… тоже рад, — я вообще полон сюрпризов, док.

Но о некоторых вам все же лучше не знать.

— Зрение возвращается?

— Отчасти.

— Скоро я смогу дать вам болеутоляющее.

— Какой… год?

— Какой сейчас год?

— Да.

— Боюсь, я не могу вам этого сказать.

— Сволочь.

— У меня инструкции, — сказал он. — Я должен как можно быстрее поставить вас на ноги, и я не имею права давать вам никакой информации о текущем положении дел.

— Сколько… еще людей вы… разморозили?

— И этого я не могу вам сказать.

— Тогда зачем… ты здесь вообще?

— Для того чтобы дать вам обезболивающее.

— И где оно?

— Скоро подействует, — пообещал он.

И не соврал.

Когда я в следующий раз попробовал открыть глаза, зрение уже почти вернулось. Вокруг по-прежнему преобладали красно-белые тона, а предметам недоставало резкости, но по крайней мере я мог понять, где нахожусь.

В одной из многочисленных кают «Одиссея».

Рядом с койкой стояло какое-то хитроумное медицинское приспособление, от которого к моему телу вело сразу несколько трубок, по ним подавалась прозрачная жидкость. Вряд ли это просто витамины.

Дисплей хитроумного медицинского приспособления был в поле моего зрения, но прочитать данные с него я не мог.

Острая боль сменилась тупой и ноющей, но, хотя она не покинула мое тело окончательно, но теперь ее можно было терпеть, и она не мешала думать.

Одна из трубок аппарата была присоединена к правой руке, и, чтобы ее не потревожить, я начал экспериментировать с левой. Пальцы слушались. С третьей попытки мне даже удалось оторвать руку от кровати и поднести ее к лицу. Вопреки моим ожиданиям, рука выглядела вполне нормальной.

Никак не похожей на руку покойника. Ожогов на ней тоже не обнаружилось, хотя я был готов поклясться, что еще некоторое время назад меня поджаривали на медленном огне, как какого-нибудь средневекового грешника. А ведь кленнонская медицина считалась самой продвинутой в исследованном секторе галактики.

По крайней мере, она считалась таковой до того, как Визерс попытался засунуть этот сектор галактики обратно в средневековье.

Итак, что мы имеем в сухом остатке?

Азим мертв.

На борту «Одиссея» кленнонцы.

Визерс и Риттер в криостазисе и вполне могут умереть в процессе оттаивания.

Кира тоже, но еще не факт, что ее вообще попытаются разморозить. Не думаю, что кленнонцам потребуются все члены экипажа. Разве что они прилетели сюда, чтобы ставить на нас какие-то опыты, как на лабораторных мышах.

Какой сейчас год? Неизвестно. Что произошло за то время, что мы пропустили, пока валялись в холодильниках? Тоже неизвестно.

Восхитительная ситуация. Впрочем, это ведь у меня уже не в первый раз.

— Как вы себя чувствуете?

— Полон сил и готов сыграть в американский футбол.

— На каком языке вы сейчас говорили?

— На русском. Был раньше такой язык, док.

— Я не специалист по мертвым наречиям, — сказал кленнонец. — Так как вы себя сейчас чувствуете?

— Вполне сносно, спасибо.

— Слабость, головокружение?

— Не без этого. Но по сравнению с тем, что было совсем недавно…

— Это обычные побочные эффекты быстрой разморозки. Нормальный эффект восстановления после нахождения в криокамере занимает…

— Недели. Я знаю, док.

— Вас помещали в криостазис и ранее?

— Нет. Не меня, знакомого. Но я успел более-менее ознакомиться с процедурой…

— Хорошо. Теперь вы должны ответить на несколько вопросов. Мне нужно убедиться, что ваш мозг работает и вы не страдаете криоамнезией.

— Я вообще не знаю, что такое амнезия, док.

— И все же… Ваше имя?

— Алекс Стоун. — В конце концов, оно похоже на настоящее, и в этом времени именно Стоуном мне довелось пробыть дольше всего.

— Когда вы родились?

Я сказал.

— Не самый удачный момент для шуток.

— Это долгая история, — сказал я. — Если считать чистое время, я полагаю, что мне под тридцать. Я сказал бы вам точнее, если бы вы сообщили мне, сколько времени мы провели в полете. Хотя… для установления чистого времени это вроде бы и не важно, да?

— Вы помните алфавит?

— Даже несколько.

— Назовите хоть один.

Я назвал все буквы, входящие в алфавит общего языка Альянса. Кленнонский доктор сделал отметку в своем КПК.

— Таблицу умножения рассказать? — поинтересовался я.

— На восемь.

Еще одна отметка.