Вадим Вознесенский - Механист

Черная-черная птица… обгорелые культи-крылья, клочья спекшихся перьев. Клюв, покрытый сажей, открывается в немой попытке выдавить звук. Пение? Хрип. Птица пытается расправить свои нелепые огарки, обуглившаяся кожа покрывается красноватыми трещинами, сочится розовым гноем. Прихрамывая, неуклюже разбегается, подпрыгивает — нелепо падает, подпрыгивает — когтистая черная лапа ломко подгибается, — падает, немощно поводит конечностями-уже-не-крыльями, ловя несуществующий ветер.

Мне страшно смотреть на нее. Мне страшно думать, что такое она есть на самом деле. Морфологически она с одинаковой вероятностью может оказаться и павлином, и курицей… голубем или ястребом. Может быть, вороном — достаточно велик клюв, измазанный слюной или какими-то другими птичьими внутренними выделениями. Просто умирающая птица.

Нет. Не просто и не умирающая — я какой-то частью своего вне-сознания уверен в обратном. Как абсолютно точно знаю и то, что она не павлин и не курица, не ястреб войны и не голубь мира. Не ворон — вестник смерти. Она — жизнь. Просто ее привыкли представлять по-другому. Яркой, чистой, первозданной. А все не так. Все не бывает так просто. Ничего не возникает из ничего. Жизнь — штука отвратительная в своей утверждающей живучести.

Эта агонизирующая, жалкая, но в очередной раз пытающаяся возродиться птица — мой мир. Мне плохо, мне муторно, меня ввергает в озноб бесстрастное и жестокое знание — до того мгновения, когда затянутся кровоточащие нарывы, когда оперение приобретет естественную огненную окраску, когда хрип превратится в крик победителя, — еще очень-очень много времени. Миллионы и миллиарды единиц измерения времени. Если что-нибудь не помешает.

Не о том ли сейчас пытается мне прокаркать или пропеть эта несчастная птица феникс?

— Вставай давай! — Следующий визит в реальность сопровождается грозным шипением и тряской за плечо.

Старьевщик застонал, хотя чувствовал себя не в пример лучше — по крайней мере, мог сносно анализировать действительность. Увиденное в бреду стремительно теряло яркость, воспринималось уже совсем блекло и не так убедительно.

— Не знаю, на какую гулянку ты позавчера попал, но у нас теперь проблемы! Поднимай задницу! — Венди добавила еще несколько совсем уж откровенных эпитетов и резко поднялась.

Позавчера? Отключка заняла не так уж много времени. Вик с удивлением отметил, что лежит в кровати, не на раскладушке, что он в совершенно обнаженном виде, а тряпки, отдаленно напоминающие его шмотки, только чистые, развешаны вокруг железных боков печи. Старьевщик, замотав щуплое тело в одеяло, торопливо потянулся за одеждой. Охнул — свое состояние как «сносное» он определил, сильно погорячившись.

— Хреново? — поинтересовалась Венедис. — Скажи спасибо Рокину — разъяснил, что у тебя не банальный передоз. А то бы сама придушила.

Она и аптекаря вызывала? Интересно-то как… должна ли радовать подобная забота? Однозначно радовало другое — Вик жив и все еще при своих интересах. Спутница слегка возбуждена? Напьемся — разберемся. Возможность осуществить первую часть программы представилась мгновенно — Венди протянула Старьевщику кружку:

— На, глотай энергетик. Хуже уже не станет.

Хуже не стало. Зато стал слышен возмущенный гул за пределами комнаты. Вик, чертыхаясь, мол, опять пропустил что-то важное, натянул штаны и свитер. Тем временем в дверь постучали. Настойчиво и уверенно — чуть слабее, чем было необходимо для ее выноса с хлипких петель.

— Иди открой. — Девушка присела возле печки, грея ладони и делая вид, что ничего не происходит. — И борзей до последнего.

Последнюю фразу она произнесла одними губами. Вик кивнул — а что остается делать? Чтобы проникнуться угрозой, скопившейся снаружи, приглушать талисман не требовалось. Но к опасности со временем привыкаешь, и, по большому счету, становится все равно, откуда она исходит, — Старьевщик аккуратно прислонил стрельбу к стене возле двери и потянул щеколду.

В лицо дохнуло злостью и коллективным перегаром. Напротив проема топтался мужик с заплывшими свежими кровоподтеками под глазами и свернутым в сторону носом. Что бы ни делал Вик за последнюю пару дней, эта работа точно была не его. По обе стороны от мужика толпились не менее мрачные субъекты.

— Много их там? — не отрывая взгляда от пламени, поинтересовалась Венди.

Вик оценил хладнокровие девчонки и то, как она психологически верно перехватывает инициативу. Затем, игнорируя недобрые взгляды, глянул наружу — гостями, как селедкой, был плотно забит весь коридор. Положить гранату в самую гущу и собрать фарш со стен — кого не порвет, того затопчут? Вик пожалел, что не соорудил в лаборатории что-нибудь феерично-осколочное.

— Не. Человек сорок.

Ответил он с таким же показным равнодушием — работать на публику умел не хуже какой-нибудь статутной княгини. Жизнь сермяжная научила. Визитер от сказанного слегка опешил, и, пока пытался сформулировать дальнейшую линию поведения, Венди снова опередила:

— А хотят чего?

Игра начинала Вику извращенно нравиться. Настроение было поганое — под стать самочувствию. В конкретной ситуации, чтобы не задавили морально, а потом и на самом деле, необходимо было отчаянно наглеть.

— Не говорят, — буркнул Старьевщик.

— Эта сучка, — прошипел мужик, — мне второго дня сопатку своротила, а тут…

— Так вправь ему нос на место, и дело с концом, — лениво прервала на полуслове Веди.

Насчет «сучки» Вик был готов согласиться, тем более что причиной настоящего визита вроде бы оказался вовсе не он. Но доигрывать роль нужно было до конца, поскольку разбирательствами — где хозяйка, а где слуга — толпа обычно себя не обременяет. Или Вик просто немножко оправдывался перед самим собой. Потому что тон и смысл приказа-совета он уловил безошибочно.

Почти не замахиваясь, Старьевщик двинул раскрытой ладонью в злополучный нос. Хрящ с треском сложился внутрь, а не ожидавший подвоха мужик опрокинулся назад. Упасть не получилось — поддержали. Вик отступил назад и выхватил стрельбу, прикидывая — дробь в стволе или пуля. Никак не мог припомнить, но хорошо бы, если все же картечь. Зуб опять взныл от резонанса — механист к этому уже начинал привыкать. Народ угрожающе зароптал, но лезть на рожон пока поостерегся — все правильно, значит, делалось.

— Убью, — пообещал мужик, — из-под земли достану.

Старьевщик бровью не повел — таких обещаний наслушался за свою жизнь порядочно. Главное, что сейчас стрельба людишек охолаживает, а до будущего еще дожить надо.

— А если поговорить охота, — Венедис тактически своевременно оказалась рядом со Старьевщиком, — то ты говори, а не сходняки устраивай. Ты здесь кто — мулла, чтобы суды править?