Ян Валетов - Ничья земля

Разные, ох разные люди попадали в ЗСВ с этими эшелонами. Были тут и уголовники, и маньяки, были авантюристы и мошенники, но все больше и больше становилось среди невольных гостей других: врагов общества, врагов политических.

Расстреливать их было как-то не гуманно, а вот избавиться, чтоб не чирикали, можно. И избавлялись не мудрствуя лукаво: всего и делов-то – поймать, загрузить в вагон и перевезти через границу. А что будет со ссыльным здесь, где и опытные люди, живущие на Ничьей Земле с первых дней Потопа, бывает, гибнут в секунду и ни за грош, – это уже его личное дело. Нечего было даром языком болтать, когда все остальные – довольны и счастливы, кроме террористов, разумеется. А с ними, как известно, разговор короткий.

И со стороны Конфедерации, от гетмана Романа Стецкива и незабвенного сергеевского коллеги Богдана Ващука – Богдасика, успешно возглавляющего гетманскую службу Беспеки, в ЗСВ тоже поступали новые жители.

Причины были те же, и метод похожий – только тут ссыльных везли грузовиками. Была бы власть, а недовольные – всегда найдутся. И место для их содержания – тоже. Тем более что Правительство Конфедерации было далеко не безгрешным и своей невероятной русофобией могло заставить даже потомственного запорожского казака, звереющего при слове «москаль», заговорить с приволжским оканьем на клятой мове.

Естественно, будут недовольные, когда русский язык объявлен вне закона, когда наличие в доме книг на языке захватчика приравнивается к политической неблагонадежности, когда неприятие чужой культуры ценится больше, чем знание своей собственной. Даже поляки, курировавшие от Европейского союза Конфедерацию, несмотря на свою историческую неприязнь к России, недоуменно качали головами.

В этой взаимной неприязни было нечто патологическое – словно в отношениях мужа и жены, проживших вместе долгие годы и знающих друг друга в тонкостях, которые вдруг оказались в состоянии развода. Причем не просто развода, а развода грязного – с выворачиванием несвежего белья, интимных подробностей и колоссальным желанием сделать друг другу как можно больнее любым способом.

И причина развода давным давно забыта, и вышеупомянутые интимные подробности, выложенные на всеобщее обозрение, свидетельствуют о не угасшем интересе друг к другу – ан нет! Пути назад не будет – все мосты сожжены, и единственная цель встреч теперь – поддержать в душе костер ненависти, не дать ему превратиться в угли.

Так не жалеть друг друга могут только очень близкие люди.

У приехавшего в первый раз после Потопа в Москву Сергеева с собой были почти «правый» паспорт Восточной Республики, пара телефонов, в правильность которых верилось с трудом, адрес кафе на Сретенке, где когда-то был «почтовый ящик» для работников Конторы. И, естественно, адрес жены покойного деда, той самой блондинки с глазами навыкате – последней, как оказалось, любви бывшего лжестроителя с генеральскими погонами. Проживала сия светская львица в квартире, знакомой Сергееву с детства, но изуродованной до неузнаваемости произведенным ремонтом, превратившим строгое пристанище разведчика, пахнущее старыми книгами, трубочным табаком и сандаловым деревом, в подобие дорогого домика для ручных бенгальских хомячков. Только колеса для бега не хватало.

Российские деньги у Михаила были. В метро, хоть это было быстрее и удобнее, он решил не спускаться, чтобы не нарваться на патрули. Такси продвигалось по Садовому кольцу со скоростью черепахи. С раннего утра и до поздней ночи Садовое было одной сплошной пробкой, чадящей, стонущей клаксонами, бесконечно усталой от собственного существования. Путь до проспекта Мира занял больше полутора часов. Такси ушло в боковые улочки, загрохотало подвеской по разбитому за зиму асфальту вдоль трамвайных путей – водитель, пожилой уже мужчина, заматерился вполголоса, упоминая недобро дороги, дураков ремонтников и их родителей женского рода.

Дом сталинской постройки, где располагалась дедова квартира, прятался за старым сквером – запущенным, не по-настоящему, а продуманно, декоративно. Квартиры в нем были не те, что раньше, – теперь, после полной реконструкции, на каждом этаже была только одна дверь, за которой находились настоящие хоромы. И сами подъезды, пахнущие чистотой и мрамором, были совсем не такими, какими их помнил Сергеев.

Но в подъезд, к «бабушке», Михаил попал далеко не сразу – территория бывшего генеральского дома хорошо охранялась молодцеватыми ребятишками в пятнистой форме без знаков различия. Сергеева ненавязчиво попросили представиться, проверили паспорт, спросили к кому он и тут же позвонили по телефону. Разговор Михаил не слышал – охранник предусмотрительно вышел в соседнюю комнату.

– Вас не ждут, – сказал он, вернувшись, и посмотрел настороженно, оценивая Сергеева на случай возможного непонимания.

– Естественно, – ответил Сергеев, – Елена Александровна не слышала обо мне никогда. Я всего-навсего знакомый ее внука, он просил зайти, беспокоится о бабушке.

– Внук? – переспросил охранник с недоверием. – У Елены Александровны? Вы ничего не напутали? Я здесь уже два года работаю, сразу после ремонта, и до этого не заборы красил, слушать умею. У нее и детей-то не было никогда. Да и возраст... Могу ли я еще раз глянуть ваши документы?

Сергеев молча протянул паспорт. При виде изображенной на обложке «вилки в жопе» охранник невольно улыбнулся.

– Вы ее мужа не помните? И помнить не можете, его уже много лет как нет. Александр Трофимович Рысин, генерал-лейтенант. Это его внук, – пояснил он. – Вы скажите, что я от Миши Сергеева, внука Александра Трофимовича.

– Что ж ты, Петр Константинович, – спросил охранник, еще раз заглядывая в красную книжечку поддельного паспорта, – сразу не объяснил кто и откуда? Сиди, жди, я еще раз звякну.

– Кто ж знал, что тут, как на военном заводе? – развел руками Сергеев. – Не зайти, не выйти. В новых домах – я понимаю, а этому – сто лет в обед.

– Так тут же все жильцы новые. Твоего друга бабушка, – охранник ехидно улыбнулся, – да еще один генерал фсбшный – и все, от прежних жильцов никого и не осталось. Тут теперь модный район, квартиры, знаешь, сколько стоят?

Он исчез в соседней комнате, держа в руках радиотрубку, и через минуту вновь возник на пороге, улыбаясь уже более дружелюбно.

– Не соврал. Помнит друга твоего. Это надо же, а? Я думал – ей лет 40, не более...

– Ну, чуток ты ошибся, брат! – сказал Сергеев. – Лет на двадцать-двадцать пять.

Охранник присвистнул и протянул паспорт обратно.

– Вот, черт! Что медицина-то делает? Ладно, проходи. Третий подъезд, третий этаж.

– Спасибо, – поблагодарил его Михаил и прошел через вертушку на территорию жилого комплекса.