Ян Валетов - Ничья земля

В «Киевском Бульваре» небезызвестный Сидихин, вообще, смешал все в кучу – не разобраться. Он даже намекнул на любовную связь между Блиновым и Сергеевым, из-за которой якобы и состоялось покушение. Тут же в статье Сергеев в неявной форме изобличался в коррупции, Блинов – в участии в масонском заговоре, а группа убийц оказалась клонированными десантниками ВВС США.

Особенно удачные пассажи Сидихина Плотникова зачитывала вслух, отчего Блинов начинал хохотать, повизгивая от боли в перетянутых бинтами ребрах, а Сергеев укоризненно качал головой.

Бизнес-издания повели себя более сдержанно – версии, если и были, то очень осторожные, биографии точны (в доступной их части), комментарий лоялен. Писали в общем-то такую же чушь, как и в «Киевском Бульваре», но с тактом и деликатностью, что многое делало простительным.

Телевизионщики, которые поняли, что в палату к Блинову и Сергееву им не пробиться, все время показывали на общем плане окна Феофании, в той части, где, по их предположениям, находились Блинов и Сергеев, давали в эфир комментарии милицейских чинов, аналитику по покушениям, начиная с 1991 года. Иногда – баловали зрителя несколькими особо эффектными фотографиями с Бориспольского шоссе.

Каналы, контролируемые национал-демократами, показывали интервью с Сидорчуком, короткий спич гневно заклеймившего с трибуны организованную преступность Титаренко, произнесенный на специальном заседании Верховной Рады, и новостную съемку с места события. В их распоряжении были даже архивные планы самого Владимира Анатольевича – остальные телевизионщики моментально растащили их на цитаты. Сергеев в кадре присутствовал в виде фотографии из личного дела («Ничего фотка, – заметила Вика, – но в жизни ты лучше». Блинов хихикнул и поморщился от боли) и нескольких кадров хроники, где он молча маячил за спиной Криворотова.

Каналы, принадлежащие Рабочей партии, показывали интервью с Левицким, каналы, недавно принадлежавшие партии Ивана Павловича Кононенко с посконным названием «Вече», а ныне блоку «Региональный выбор», – интервью с Региной Сергиенко. Каждый из депутатов спешил высказать свое возмущение произволом и беспределом – то ли обеляя себя, то ли задирая заднюю лапу на вальяжного не в меру министра внутренних дел.

Около полуночи Вика ушла, поцеловав Сергеева в щеку и помахав Блинову ручкой на прощание. В палату сразу после ее ухода заглянула дежурная сестра и тут же пришла санитарка для выполнения вечерних гигиенических процедур. Сергеев, уже полностью ходячий, удалился в туалет самостоятельно, а Владимир Анатольевич, матерясь вполголоса, таки воспользовался уткой и мокрыми салфетками.

Потом в дверях обозначился старший ночной смены охраны – молодой сухощавый парень с круглыми, как у филина, глазами, ощупал все недоверчивым взглядом профессионального милиционера, пожелал спокойной ночи и исчез.

В больничных коридорах уже царила сонная тишина.

Блинчика, а заодно с ним и Михаила, охраняли семь человек. Пятеро расположились на этаже – они перекрывали единственный путь к палате от лестницы и лифтов. Еще двое дежурили в нижнем вестибюле.

Помимо партийной Службы безопасности в здании работала штатная служба и система видеонаблюдения, соединенная с пультом и системой сигнализации. Швейцарский банк, конечно, охранялся надежнее, но на то он и швейцарский банк.

Блинов, убаюканный заботой о своей драгоценной персоне и милицейским пересказом сказок Андерсена о бегущих в панике заказчиках, чувствовал себя в полной безопасности. Сергеев, который, если признаться честно, мог покинуть больничные стены еще вчера и пролеживал бока, чтобы не оставлять Блинчика одного (ну и еще потому, конечно, что Плотникова за ним так трогательно ухаживала), не мог заставить себя поверить в то, что все кончилось.

– Так не бывает, – шептала ему на ухо противная тетка-интуиция, – ты же знаешь, Сергеев!

– Они что-нибудь придумают! – вторил ей седой до последнего волоска опыт.

А придумать было что и помимо выстрелов по окнам из гранатомета. Вариантов было пруд пруди – используй, что хочешь. Еда, питье, лекарства и уколы, которыми их пичкали в изобилии, баллон с газом, притаившийся в ведре санитарки, рассыпанный ею же порошок – смерть могла быть везде. Предусмотреть все возможные пути было очень трудно, хотя начальник СБ Титаренко – Васильевич – старался как мог. Но в таких случаях все решалось или техникой, или деньгами. Или тем и другим вместе. Уж кто-кто, а Сергеев о насильственной смерти, приходящей на цыпочках, знал многое. И эти знания заставляли его печалиться.

Они притушили свет от бра, оставив работать только подвешенный к стенной консоли телевизор, поболтали еще минут десять, и Блинчик начал похрапывать прямо во время разговора. Михаил нащупал на столике, стоявшем между ними, пульт управления и отключил приемник. Щелкнуло реле, и экран погас, оставляя в комнате легкое, почти на пределе видимости, серебристое свечение.

Сергеев спать не хотел. За эти несколько дней он належался и выспался на многие годы вперед. Он лежал на постели с открытыми глазами и слушал шум города, доносящийся через приоткрытое для проветривания окно. Самого города почти не было видно, он угадывался по электрическим огням и глухому гулу автомобилей где-то за заборами больницы.

Хотелось курить.

Сергеев уже несколько лет ограничивал себя в курении. От разрекламированных сигарет его разбирал кашель. Сказывалась привычка к хорошему табаку. Уж что-что, а табак на Кубе был превосходен. В Киеве такого днем с огнем не сыскать. Очень редко удавалось купить настоящие кубинские сигары, но сигары – удовольствие для сибаритов. Сигару не курят второпях, она не приемлет спешки и метушливости. Сигара требует особого настроения, полумрака курительной или кабинета. Хорошего коньяка, оставляющего на стенках пузатого бокала маслянистые следы, или выдержанного виски, но ни в коем случае не кукурузного! Вот тогда будет к месту тяжелый и ароматный сигарный дым, такой густой, что хочется ухватить рукой пролетающие мимо кольца, солидное бульканье янтарного напитка, льющегося в тонкостенные, прозрачные бокалы, и основательная, неторопливая беседа о политике, искусстве и деньгах.

Здесь, на родине, в основном курили сигареты. И никто, ну почти никто, не умел вести такие неспешные беседы, закутавшись в сизый и плотный сигарный дым. Не было ни традиций, ни необходимости. Сигары были чем-то из другой жизни, как сальса и сиеста.

Михаил встал, поправил легкое одеяло на похрапывающем Блинчике, нашел в столике вскрытую пачку сигарет, принесенную Викой, и гладкий цилиндрик разовой зажигалки.

Через приоткрытое окно с больничного сквера веяло прохладой, и запах дождя, пронесшегося по улицам Киева перед закатом, еще наполнял воздух. К пощипывающему озоновому аромату добавлялся слабый запах цветущих кустов сирени, и Сергееву почему-то стало тоскливо.