Василий Сахаров - Мечник

Он-я родился, неосознанно тыкается в материнский сосок, поглощает живительную жидкость, спит, просыпается и снова питается. Идет осознание себя, рядом мать, большая, добрая и теплая. Он-я не один, помимо него у матери еще четыре щенка, это три брата и сестра. Идет постоянный шум, он не осознает, что это такое, а я знаю, что это шум работающих машин, возможно дизелей или каких-то генераторов. Он-я открывает глаза, и видит Двуногих, которые приносят для матери еду, безвкусную белую массу, и наливают в большую миску воду.

Проходят дни, и он-я понимает, что они с матерью и другими щенками, находится в клетке. Мать передает видения, что так было не всегда, что они под землей, а где-то есть поверхность, и там есть воля. Двуногие делятся на хороших и плохих. Хорошие остались где-то далеко, а злые мучают их, и хотят сделать из них рабов. Она передает, что надо быть терпеливым, не показывать Двуногим, что они могут передавать и принимать информацию, как-то помимо рыка и лая. Все щенки воспринимают видения-образы, посылаемые матерью, как должное, и ведут себя осторожно.

Он-я подрос, стал крепко стоять на ногах, и однажды, рядом с клеткой остановились два Двуногих. Они были не в сером, как те, которые приносили им еду, а в белом. Мать передала, что эти Двуногие, самые опасные из всех, необходимо быть еще более осторожным, чем обычно, и затаиться. Братья и сестра прижались к теплому материнскому боку, а он, наоборот, подполз поближе к толстым прутьям клетки, и вслушался в голос страшных Двуногих, которые сами себя обозначали словом человек, а когда их было более двух, люди.

Один из людей, толстенький человек с одышкой, говорил другому, худому и со стеклами на глазах:

— Сенчин, вы обещали результат, а его нет. Вы говорили, что ваш вирионный ретровирус особенно сильно проявится на этом выводке. Однако никаких признаков, которые подтверждали бы ваши слова, нет. Что это, очередная ошибка или сознательный обман? Сколько можно обещать прорыв?

— Господин Майлс, — голос худого был глух, — я не ошибаюсь, и то, как себя ведет этот выводок, только доказывает мою правоту. Посмотрите на щенков, они стараются быть обычными и ничем не примечательными, но этим и выдают себя. Результат есть, но такому далекому от науки прагматику как вы, он не виден. Вчера вам был предоставлен полный отчет о проделанной работе, а вы, впрочем, как и всегда, даже не удосужились его прочесть.

— Бросьте, профессор, — толстяк взмахнул рукой, — мы с вами разные люди, вы ученый, а я военный. Я ничего не понимаю в ваших отчетах, а термины вроде вирионный инфекционный фактор, мегадальтон, типоспецифический антиген или трансактиватор, сводят меня с ума. Вы пользуетесь этим и попросту морочите мне голову. Ваша задача была проста, по наработкам советских ученых создать боевое животное с зачатками разума, а вы пытаетесь шагнуть дальше и сделать из этих собак полноценных разумных существ. Вы уверены, что достигли положительного результата?

— Да, Майлс, я уверен и анализы ДНК, взятые у этих особей, не лгут. Изменения в организме самки и ее потомства необратимы, и это новый вид разумных существ. Мы как боги, Майлс. Представьте себе это. Мы — творцы!

— Боги не стали бы сидеть под земной толщей вот уже десять лет, — ухмыльнулся толстяк. — И для того, чтобы выйти на поверхность как хозяева нового мира, нам надо подчинить себе этих мутантов и заставить их работать только на себя.

— Все будет, но для этого нужно терпение.

— К черту терпение! К черту ласку, когда этих тварей можно просто выдрессировать! Смотрите как надо, — Майлс хватает какую-то длинную палку, которая стоит в углу, и тычет ею в сторону матери.

Электрический удар, самка сжимается в комок и жалобно скулит, а мучитель, наносит удар по щенку. Боль! Резкая и мгновенная боль! На миг, разум покидает тело, и снова возвращается в него.

— Остановитесь! — худой выхватывает палку из рук мучителя, и ставит ее обратно в угол. — С этими так нельзя, это не боевые образцы, и не экспериментальные. Их надо беречь.

— Ничего, — Майлс усмехается. — Этот метод подчинения опробован многократно, так что и здесь он себя оправдает.

— Дайте мне еще месяц, — попросил худой.

Толстяк прошелся из угла в угол, и сказал:

— Хорошо, Сенчин, но этот месяц будет только один, а потом, эти особи будут переданы в общую группу и начнут воспитываться как полноценные боевые животные. Там за ними и продолжится наблюдение. Если они стандарт, то будут участвовать в вылазках на поверхность, а если поведут себя странно, то будут уничтожены или использованы как производители. Впрочем, наши болевые ошейники полностью исключают неповиновение.

— Нельзя быть таким жестоким, господин Майлс. Это живые существа и память у них хорошая. Не дай бог, одна собака вырвется из клетки, и все, это убитые люди и потеря ценных сотрудников.

— Извечный спор, кто прав, кто виноват. Однако сейчас разговор не об этом. Чем данный выводок должен отличаться от остальных собак?

— Эти щенки и их мать имеют разум. Они все понимают, в том числе и нашу речь. Они хорошие интуиты и очень сообразительны. Большой срок жизни, почти как у человека. Повышенная регенерация организма, а кроме того, если мои расчеты верны, они могут общаться телепатически, и отдавать приказы другим особям своего вида. Это — будущие вожаки той стаи боевых животных, которые выращены у нас за минувшие десять лет. Это — короли и правители нового народа.

— В какой раз уже задам вам один и тот же вопрос. Чем вы можете доказать свои слова?

— Пока ничем, но через месяц, когда…

— Ладно, — прервал его толстяк, — поговорим через тридцать дней, и это все, что я могу для вас сделать. Кормить этих тварей становится все сложней, продукты на исходе, оборудование барахлит, топливо почти закончилось, и вскоре, нам придется подниматься наверх.

— Я понимаю.

— Мне плевать, понимаете вы или нет. Мне нужен результат, да и с объекта «Закат» давно интересуются, почему вы не выполняете их рекомендаций. — Майлс развернулся к выходу, и снова взмахнул рукой: — Пойдемте отсюда, профессор, а иначе эта вонь меня доконает.

Двуногие ушли, но человек со стеклами на глазах, вскоре вернулся. Он устанавливал возле клетки какие-то приборы, что-то бурчал себе под нос, проклинал тупоголовых солдафонов, чуму, и то, что когда-то он подписался на эту работу. Что человек делал, щенок не понимал, а я, по обрывкам видений, смог сообразить, что профессор вел наблюдение за собачьим семейством и пытался вступить в контакт с матерью выводка, которая не хотела довериться ему. Самка постоянно посылала своему потомству картинки о том, как именно этот Двуногий колол ее длинными иглами, прижигал кислотами и пичкал противными на вкус смесями.