Джеймс Дашнер - Сквозь Топку

— Ну да. Пошли.

И Минхо двинулся вперёд.

Но Томаса вдруг словно что-то толкнуло изнутри.

— Нет! — воскликнул он и добавил потише: — Нет. Парни, вы оставайтесь здесь, я пойду поговорю с ней. Вдруг это ловушка? Надо быть просто кретинами, чтобы всем туда соваться.

— А ты, конечно, очень умный — идти туда одному? — осведомился Минхо.

— Да всё равно — мы же не можем переться куда попало, не разведав наперёд. Я пошёл. Если что случится, или даже просто покажется подозрительным, позову на помощь.

Минхо долго молчал.

— Ладно. Иди. Наш храбрый маленький шенк. — Он огрел Томаса по спине пятернёй — довольно чувствительно, тот даже вздрогнул.

— Что за грёбаная чушь! — перебил Ньют, делая шаг вперёд. — Я пойду с ним.

— Нет! — отрезал Томас. — Парни... пустите меня. Что-то подсказывает мне — нам надо быть осторожными. Если услышите, что кричу, как младенец — приходите меня спасать.

И прежде чем кто-либо успел возразить, устремился к строению с застывшей рядом девушкой.

Он быстро сокращал разделяющее их расстояние. В тишине слышался скрип сухой земли и камешков под его шагами; в воздухе пустыни угадывался лёгкий запах гари. Он шёл, не отводя глаз от тёмного силуэта около строения, и вдруг уверился: это она. То ли контуры её головы и фигуры, то ли её любимая поза — руки скрещены на груди, верхняя часть тела чуть склонена вбок, одна нога отставлена в сторону — подсказали ему, но он больше не сомневался.

Это была она.

Это была Тереза.

В тот момент, когда между ним и ею оставалось всего несколько футов, когда в слабом свете можно было, наконец, рассмотреть её лицо, она повернулась, шагнула в раскрытую дверь и исчезла в глубине хибарки. Та представляла собой прямоугольную постройку с низкой двускатной крышей. Окон в стенах не было видно. С углов строения свисали какие-то тёмные кубы — наверно, громкоговорители. Так вот оно что! Похоже, крики были не взаправдашними — их попросту транслировали по громкой связи. Вот тебе и объяснение, почему они слышали их с такого большого расстояния.

Массивная деревянная дверь была отворена настежь. Внутри хибарки царила непроглядная темень — куда гуще, чем снаружи.

Томас двинулся вслед за девушкой. Перешагивая через порог, он подумал, что, наверно, поступает глупо и безрассудно. Но ведь это она! Неважно, что случилось, не имеет значения, чем объяснить её внезапное исчезновение и отказ общаться с ним мысленно — он был уверен: она не причинит ему вреда. Никогда в жизни.

Воздух в хибаре был прохладный, чуть ли не влажный. Чудесное ощущение. Сделав три шага, он остановился и прислушался. В кромешной тьме слышалось её тихое дыхание.

— Тереза! — воскликнул он вслух, подавив искушение позвать её мысленно. — Тереза, что происходит?

Нет ответа. Но он услышал, как она коротко вздохнула, а потом придушенно всхлипнула. Пыталась скрыть от него, что плачет?

— Тереза, пожалуйста... Я же ничего не знаю — что случилось, что они с тобой сделали? Но вот я, здесь. Просто сумасшествие какое-то! Ну поговори со...

Он не договорил: что-то чиркнуло, и во тьме вспыхнул огонёк. Томас прикипел взглядом к руке, держащей спичку. Огонёк медленно, осторожно опустился и зажёг свечу, стоящую на маленьком столике. Когда рука помахала в воздухе и спичка потухла, Томас наконец поднял глаза и увидел её . Он был прав. Но восторг, охвативший его при виде Терезы, длился недолго, сменившись недоумением и болью.

Тереза была чистой, очень, очень чистой. Томас ожидал увидеть её в лохмотьях, такой же запылённой и пропотевшей, как и он сам — после всего этого времени в пустыне. Думал, что её чёрная грива сваляется в колтун, а лицо покроется волдырями от солнечных ожогов. Ничего подобного! Чистая, свежая одежда, шёлковые блестящие волосы падают на плечи... Она была ещё прекраснее, чем в Лабиринте, чем в любом из жалких обрывков его воспоминаний, которые ему удалось вытащить из тёмной пропасти забытья во время Превращения.

Но в её глазах сверкали слёзы, нижняя губа дрожала, опущенные руки тряслись. Она узнала его, это несомненно! Она не забыла его! Но вместо счастья в её взоре отражался только невыразимый ужас.

— Тереза, — внутренне холодея, прошептал он. — Что с тобой?

Она не ответила, но её глаза сделали быстрое движение в сторону, и так же быстро вернулись к нему. Две слезы скатились по её щекам и упали на пол. Губы задрожали ещё больше. Грудь сотрясалась от еле сдерживаемых рыданий.

Томас шагнул вперёд, протягивая к ней руки.

— Нет! — вскрикнула она. — Не подходи!

Томас встал, как вкопанный — как будто что-то тяжёлое жестоко ударило его под дых. Он поднял руки перед собой:

— О-кей, о-кей, Тереза... — Он не знал, ни что говорить, ни о чём спрашивать, ни что ему делать. Внутри у него словно что-то сломалось, и это зловещее чувство росло, усиливалось и грозило задушить, комом набухая в горле.

Он застыл, опасаясь снова вызвать у неё взрыв гнева. Ему оставалось лишь одно — неотрывно смотреть ей в глаза, пытаясь взглядом перелить в неё свои чувства, и умолять сказать ему хоть что-нибудь. Ну хоть что-нибудь!

Они очень долго стояли молча. Она дрожала всем телом и, казалось, боролась с чем-то недоступным глазу... Где-то он уже такое видел...

Гэлли! Так вёл себя Гэлли сразу после их побега из Лабиринта — когда он вошёл в подземный зал с той женщиной в белой блузке. Перед тем, как убил Чака.

Томас понял: если он сейчас не заговорит, то просто взорвётся.

— Тереза, я думал о тебе каждую секунду после того, как они забрали тебя. Ты...

Она не дала ему закончить. Рванулась вперёд, и, сделав два больших шага, протянула руки, охватила его плечи и всем телом прильнула к нему. Потрясённый, Томас обнял её и сжал с такой силой, что у неё, кажется, перехватило дыхание. Она обвила руками его голову, затем взяла в ладони его лицо. Она хотела, чтобы он смотрел на неё.

Они поцеловались. Что-то словно взорвалось и загорелось у него в груди. Горели недоумение, напряжение и страх. Горела боль, владевшая им всего несколько минут назад. На короткое мгновение он почувствовал, что мир исчез, что ничто больше не имеет значения, и никогда не будет иметь.

Но она вдруг отпрянула. Отступала, пока не уперлась спиной в стену. На лице снова отразился ужас — словно оно подчинялось не ей, а какому-то злому демону. Она зашептала, торопливо, взахлёб:

— Уходи, Том. Вам будет лучше... держаться от меня... подальше. Не возражай. Уходи. Беги! — При последних словах видно было, как она вся напряглась — с таким трудом они ей дались.

Ещё никто и никогда не наносил Томасу такого сокрушительного удара. Боль была ужасающая. Но ещё больше поразило его то, что он сделал в следующий момент.

Теперь он чувствовал Терезу, всё его существо вспомнило её. И ещё он понял: что-то здесь было очень и очень не так, гораздо хуже, чем он представлял себе поначалу. Если он останется, начнёт возражать, принуждать пойти с ним — это будет всё равно что свести на нет усилия, потребовавшие от неё невероятного напряжения воли — усилия, которые понадобились ей, чтобы ослабить чужой контроль и послать ему предупреждение. Он обязан поступить так, как она просит.