Андрей Левицкий - Пароль: «Вечность»

На краю площадки доктор Губерт, облаченный в ярко-оранжевый комбинезон, рассматривал рулон компьютерной распечатки, которую перед ним держала Элла.

– Как настроение, Разин? – спросил Губерт, не поднимая головы. – Ложись туда.

Посреди площадки на раскладных кронштейнах стояла пластиковая плита-лежак с фиксаторами для рук и ног. На ней черной краской была нарисована восьмерка – или знак бесконечности, это с какой стороны смотреть.

Я не двинулся с места.

– Вначале расскажите, что за эксперимент.

Тут Губерт впервые взглянул на меня.

– Зачем? – спросил он немного удивленно. – Тебе это ничего не даст, абсолютно ничего. А объяснения довольно сложны и займут много времени. Ложись.

– Нет, сначала вы все расскажете.

С легкой досадой доктор кивнул охраннику, стоявшему позади меня:

– Миша, пожалуйста...

Я не успел обернуться – конвоир ткнул меня дубинкой между лопаток.

Что-то подобное я видел у коменданта авиабазы в Казахстане, только та дубинка громко трещала, а разряды выдавала послабее, когда комендант испытывал ее на местных дворнягах.

Меня тряхнуло, ноги подогнулись, и я повалился на пол. В голове будто молния полыхнула. Все потемнело – и когда я опять смог видеть, охранники волокли меня к лежаку из пластика.

Тихо клацнули фиксаторы на запястьях. Зрение прояснилось, и я понял, что два бледных овала – лица склонившихся надо мной доктора и Эллы. Раздались шаги, в поле зрения появился узколицый парень в белом комбезе, с папкой в руках. Тот самый, что приходил ко мне в камеру и снимал какие-то показатели. Губерт, выпрямившись, что-то сказал ему и опять склонился надо мной, упершись рукой в край лежака. Я повернул голову и увидел прямо перед глазами его пальцы и перстень с квадратным черным камешком, украшенным инкрустацией: что-то вроде толстой шестерни, а в ней – человечек. Перевел взгляд обратно на лицо доктора. Губы его зашевелились.

– Егор... – услышал я. – Разин, очнись, ну!

Я моргнул. Зажмурился, открыл глаза.

– Разин, слышишь?

– Слышу, – хрипло сказал я.

– Слушай внимательно, – продолжал Губерт. – Сейчас твое сознание будет ненадолго перемещено в иную среду. Мы используем твой разум как шпионский зонд, понимаешь? Среда может оказаться смертельной или просто враждебной. А может и дружественной. Ты ничего не должен делать, просто наблюдать. Собственно, ты ничего и не сможешь сделать. А мы будем наблюдать за тобой. – Он повел вверх рукой, и я разглядел тонированные окна под потолком зала. – Наблюдать и снимать показания приборов. Все это продлится около минуты. Если получится, если сознание выдержит поток чужеродных сигналов, расскажешь все, что смог понять и запомнить. Все, что увидишь там. А видеть ты будешь, скорее всего, очень странные вещи.

Он выпрямился, и я спросил:

– Минута? А что потом?

– Завтра повторим опыт с иными исходными условиями. Наша задача – добиться корреляции между параметрами, которые мы вводим, и особенностями конечной среды. Грубо говоря, научиться управлять процессом...

– Завтра? – перебил я. – Ты сказал, после эксперимента меня отпустят.

Губерт вышел из поля зрения, его голос донесся слева:

– Конечно. Но ведь я не говорил, сколько будет длиться эксперимент. Он состоит из серии опытов, и это первый из них. Продолжительность всей серии определится в зависимости от того, как сознание будет справляться с воздействием различных конечных сред.

Что-то защелкало, раздался тихий звонок. Передо мной возник ассистент и сказал:

– Постарайся расслабиться. Медитировать никогда не пробовал? Сейчас...

– Заткнись! – выдохнул я. – Губерт! Эй!

– Да, Разин? – На этот раз его голос раздался сзади.

– А что меня ждет в этой конечной среде?

После паузы он откликнулся:

– Вечность.

– А серьезно?

– Я всегда серьезен, Разин. Кстати, это у нас кодовое слово, вроде внутреннего пароля для всех участников эксперимента. Запомни его на случай, если сознание потеряется в конечной среде.

– Что за бред? Губерт, сколько до меня... сколько людей ты раньше отправлял в эти конечные среды?

– Четверых, – откликнулся он после паузы. – Иногда материальное тело целиком проваливается туда вслед за сознанием, иногда нет.

Ассистент ушел. Щелканье стало громче.

– И ни один не выжил?

– Трое мертвы. Насчет четвертого мы не уверены. Хорошо, включайте контроллер виртуальных частиц.

Прозвучали и стихли шаги. Раздался стук. Я не видел, но спинным мозгом почувствовал: дверь в зал закрылась, теперь, кроме меня, здесь никого нет.

Согнув левое запястье и просунув кончики пальцев под рукав комбеза, я коснулся спрятанной там вилки, которую незаметно прихватил в столовой, и попытался вытащить ее. Пальцы заскользили по гладкому пластику.

Свет в зале начал гаснуть.

Вытащив вилку, я покрепче сжал ее, уперся концом в защелку браслета на запястье и попробовал сдвинуть. Свет пульсировал, по залу сновали тени.

Когда я стянул вилку в столовой, у меня не было никакого плана. Ведь нельзя же, в самом деле, надеяться с помощью этой ерунды разделаться с двумя вооруженными охранниками. Я просто хватался за соломинку, за любую возможность хоть как-то повлиять на ход событий.

Защелка не поддавалась. Жужжание сменил гул, тени метались по залу все быстрее, и вдруг я понял, что они возникают из-за пузырей, которые поднимаются в емкостях по углам помещения. Вязкая жидкость внутри тех двух, что я мог видеть с лежака, светилась, переливаясь блеклыми красками.

Я перестал давить на защелку и попытался поддеть ее. Из-под потолка донесся голос доктора Губерта:

– Базовая онтология загружена?

Его ассистент что-то неразборчиво пробубнил в ответ, и доктор продолжал:

– Хорошо, надеюсь, в этот раз получится и он не повторит судьбу Баграта. Вы должны снять все показания, включая... Почему работают наружные динамики?

В окне под потолком зала я разглядел три силуэта. Один исчез, возник в соседнем окне, раздался треск динамика, щелчок – и голоса смолкли.

Губерт придвинулся ближе к стеклу. Отступил назад. За его спиной прошла Элла.

Тени метались в безумном хороводе. Опоясывающая площадку труба начала разгораться призрачным сиянием, внутри нее по кругу неслись темные пятна.

Площадка затряслась.

Защелка браслета откинулась, и тут же вилка, треснув, сломалась. Я высвободил вторую руку, сел и занялся браслетами на ногах.

Гудение стало еще громче, пузыри в емкостях взлетали сплошным потоком, там клокотало и шипело, несущиеся по трубе темные пятна слились в узкие полосы. Я будто попал внутрь какой-то чертовой карусели. Выпрямился. Голова закружилась. Вцепившись в лежак, чтоб не упасть, увидел доктора Губерта, приникшего к тонированному стеклу.