Роберт Маккаммон - Лебединая песнь. Страна мертвых

Сквозь суматоху он услышал крики: «Отходим! Отходим!» — Третий штурм был отбит.

Он не знал, что было неправильно. К этому времени Верность уже должна была быть сломлена. Но у них было слишком много народу, слишком много машин, слишком много огневой силы. Все, что им было нужно делать, это крепко сидеть на этой проклятой площадке. Но должен же быть способ выкинуть их. Должен быть.

Грузовики и машины снова поехали по площадке, направляясь прочь. За ними последовали солдаты, многие из которых были ранены и хромали, время от времени они останавливались, чтобы сделать несколько выстрелов в преследователей, а затем шатаясь шли дальше. Маклин заставил себя встать и побежать, и когда он оторвался от укрытия, он почувствовал толчок в куртку, и понял, что пролетела пуля. Он четыре раза нажал на курок не прицеливаясь, а потом покатил вслед за остатками своей Армии Совершенных Воинов, в то время как по бетону чиркали пулеметные пули и вокруг него продолжали умирать люди.

Когда Маклин вернулся обратно в лагерь, он обнаружил, что капитан Сэттерли уже принимает рапорт от других уцелевших офицеров, а лейтенант Тетчер назначает разведчиков нести охрану по наружному краю лагеря, чтобы не пропустить контратаку Верности. Маклин забрался наверх бронированной машины и осмотрел парковочную площадку. Она выглядела как бойня, сотни тел лежали грудами среди горящих обломков. Среди трупов уже сновали сборщики из Американской Верности, подбирающие оружие и боезапасы. Он услышал победные крики, доносящиеся со стороны противника.

— Еще не кончено! — вскричал полковник. — Еще ничего не кончено! — Он выпустил последние пули из кольта по сборщикам, но так сильно дрожал, что ни черта не мог прицелиться.

— Полковник! — Это был капитан Сэттерли. — Мы готовим новую атаку?

— Да! Немедленно! Еще ничего не кончено! Ничего не кончено, до тех пор пока я не прикажу!

— Мы не можем предпринять еще одну фронтальную атаку! — заявил еще один голос. — Это самоубийство!

— Что? — огрызнулся Маклин, и посмотрел, кто это там осмеливается подвергать сомнению его приказы. Это был Роланд Кронингер, куртка его была пропитана кровью. Это была чья-то чужая кровь, Роланд не был ранен, и грязные повязки все еще были у него на лице. Стекла его очков были забрызганы кровью. — Что вы сказали?

— Я сказал, что мы не сможем осуществить еще одно фронтальное наступление! У нас осталось возможно не более трех тысяч человек, способных вести бой! Если мы снова пойдем на эти пулеметы, мы потеряем еще сотен пять, и все равно ничего не получим!

— Вы говорите, что у нас нет желания прорваться — или вы говорите только за себя?

Роланд глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Он никогда раньше не видел такой резни, и он сейчас был бы мертв, если бы в упор не застрелил одного солдата Верности. — Я говорю, что мы должны найти другой способ взять площадку.

— А я говорю, что мы снова будем атаковать. Прямо сейчас, прежде, чем они снова организуют свою оборону!

— Да они вовсе никогда и не были дезорганизованы, черт побери! — закричал Роланд.

Наступила тишина, нарушаемая только стонами раненых и треском пожара. Маклин свирепо уставился на Роланда. Это было впервые, когда Роланд осмелился кричать на него. Вот, пожалуйста, он обсуждает приказы Маклина перед другими офицерами.

— Послушайте меня, — продолжал Роланд, прежде чем полковник или кто-нибудь другой смог заговорить. — Думаю, что я знаю слабое место в их крепости — и не одно. Световые окна в крышах.

Какое-то время Маклин не отвечал. Взгляд его, уставившийся на Роланда, горел от злобы. — Световые окна, — повторил он. — Световые окна. Они на крыше. Как мы попадем на эту затраханную крышу? Полетим?

Его аргументы прервал хохот. Альвин Мангрим склонился на искореженный капот красного «Кадиллака». Из треснувшего радиатора с шипением выходил пар. Металл был испещрен следами пуль, ручейки крови стекали из смотровой щели башни. Мангрим усмехался, лоб его был глубоко рассечен металлическим осколком. — Вы хотите забраться на эту крышу, полковник? Я могу туда вас подсадить.

— Как?

Он держал перед собой руки и шевелил пальцами. — Я раньше был плотником, — сказал он. — Иисус был плотником. Иисус тоже много знал о ножах. Поэтому они его и распяли. Когда я был плотником, я строил собачьи конуры. Только это были не обычные собачьи конуры, — о, нет! Это были замки, в которых жили рыцари. Да, я читал книги о замках и прочем дерьме, потому что хотел, чтобы эти конуры были совсем особыми. В некоторых из этих книг были интересные вещи.

— Например? — нетерпеливо спросил Роланд.

— Ну… Как залезть на крышу. — Он обратил свое внимание на полковника Маклина. — Вы даете мне телефонный провод, колючую проволоку и хорошую крепкую деревяшку, и разрешаете мне разобрать несколько этих изломанных машин. Я вас доставлю на эту крышу.

— Что вы собираетесь построить?

— Создать, — поправил Мангрим. — Только это займет у меня некоторое время. Мне нужна помощь — стольких людей, скольких вы сможете выделить. Если я получу необходимые детали, я смогу закончить все за три — четыре дня.

— Я спросил, что вы планируете на крыше.

Мангрим пожал плечами и сунул руки в карманы. — Почему бы нам не пойти в ваш трейлер, и я вам нарисую полную картину. Может, здесь слоняются шпионы.

Взгляд Маклина переместился в сторону крепости Спасителя. Он увидел, как сборщики пристреливают некоторых раненых солдат АСВ, а потом обирают тела. Он почти завопил от разочарования.

— Дело не кончено, — поклялся он. — Оно не кончено до тех пор, пока я не сказал, что оно кончено. — И тогда он слез с бронированной машины и сказал Альвину Мангриму: — Покажите мне, что вы хотите построить.

— Да, — сказал Джош. — Я думаю, что мы снова сможем это отстроить. — Он почувствовал, что рука Глория сжимает его руки и она склонила голову ему на плечо.

Он обнял ее, и они стояли рядом с развалинами сгоревшей церкви. — Мы сможем это сделать, — сказал он. — Конечно, сможем. Я имею в виду…

Что это будет не завтра, и не на следующей неделе…

Но мы сможем это сделать. Она, может, и не будет выглядеть так, как раньше, и возможно, будет хуже, чем была — но возможно, будет и лучше. — Он слегка обнял ее. — Да?

Она кивнула. — Да, — сказала она, не глядя на него, и голос у нее перехватило от волнения. Потом она подняла свое лицо со слезами слез. Ее рука поднялась, и пальцы медленно дотронулись до маски Иова. — Ты…

Прекрасный человек, Джош, — тихо сказала она. — Даже сейчас. Даже такой. Даже если это у тебя никогда не сойдет, ты все равно будешь самым прекрасным человеком, которого я знаю.

— Ну, я не ахти что. И никогда не был красавцем. Тебе бы посмотреть на меня, когда я занимался борьбой. Знаешь, как меня называли? Черный Франкенштейн. А теперь я этому вполне соответствую, да?