Сергей Чичин - Отстойник

— Фазер не предлагаю, — уныло гундел над плечом Эл, — с ним и сами создатели не очень успешно управляются. Вот есть предмет сродни вашим арбалетам, только у него натяжной элемент иначе расположен… мне кажется, вам неудобно будет, да и боевые свойства невысоки. Есть навесной ядромет, но у него сложный прицел, вообще не уверен, что ваше строение глаза позволит с ним работать. Это вот… ага, это из вашего мира, называется, по-моему, «тромбон», давно лежит, но его зачаровали от ржавения.

«Тромбон» оказался ни много ни мало архаичной ручной бомбардой с таким раструбом, что как бы пытливый ум фон Хендмана не счел его за вход в местную канализацию. Замок у него был даже не капсюльный, а вовсе кремневый, к тому же без кремня как такового — им-то тут на хрена кремни, они огонь из пальцев выпускают.

— А посовременнее чего-нибудь?

— Все новомодное утащили. Мы стараемся не держать промежуточных образцов: места маловато. Как «тромбон»-то залежался — не представляю, он тут всегда был… наверное, с ним связана какая-то памятная история, но я не в курсе.

Пришлось со вздохом подобрать цвергский топор.

— А где то, которым миры разносить?

— А оно так уж нужно?

— Лучше перебдеть, чем недобдеть.

— О! Ну вон оно. — Эл пихнул пальцем в невыразительного вида саркофаг, уложенный под стеночкой. — Наследие одного очень оригинального мира, один из двух созданных там экземпляров. Этот наши оперативники выдернули к нам сюда за полчаса до того, как второй грохнул.

— И чего, мир таки разнесло?

— Не совсем. Физический континуум не пострадал совершенно, даже дырами не пошел, так что формально своего назначения оружие не выполнило. Но вот жизни в этом мире предстоит заново зарождаться, естественно, после того как устаканится бурление всех сфер, пройдет заново процесс терраформинга, ну и… — Эл выразительно умолк.

— Подойдет. Как стрелять?

— Никто не знает. Полагаю, нужен специфический вариант мозгового развития — по крайней мере, я слыхал, что те ребята общались телепатически, и большинство их устройств тоже управлялось мозговыми волнами.

— А если просто пнуть? Поджечь? Использовать взрывной шнур или, скажем, капсюль-детонатор номер восемь русского фасона?

— Не пинал его только ленивый, а остальное на досуге попробуйте. Думаю, от этого он надежно застрахован. Разве что мистер Микки случайно попадет в мозговой резонанс.

— Ага, ты тоже заметил, что с ним что-то не так?

— Ну это вполне очевидный факт. Думаю, в его родословной не обошлось без иномировых гостей. Ничего удивительного в этом нет, по чужим мирам зачастую шляются личности увлекающиеся, просто, как правило, генотип пришельца подавляется генотипом резидента, а тут что-то такое живучее попалось… один случай на миллиард, но тоже бывает.

— То есть вы с ним родственники?

— Мы — нет, у нас же Устои, они и на эту сферу простираются. Я говорил именно о пришельцах из других миров. Они-то зачастую вообще ничем не стеснены.

— Их, стало быть, вы тоже не ловите?

— Нет, конечно. У нас нет инструментария, чтобы оценивать праведность поведения иных видов. Только встроенный и только на своих, вот с ним и работаем.

Тяжеленный топор крепко оттягивал руки, так что я его передал Элу и огляделся в последней отчаянной надежде обнаружить в уголке чудом незамеченный ручной пулемет. Дудки. Доберусь до этих ворюг — объясню, что, в отличие от «не убий», обыкновение делиться нашей человеческой природе не чуждо и должно соблюдаться, а которые будут жадничать — тем это выйдет крутым боком. Даже патронов никаких не оставили, а меж тем сложно заподозрить нашу компанию в чрезмерной ими нагруженности. Надо в рюкзак Миков заглянуть, но надежда на лучшее среди наших добрых лиц как-то не приживается. А вот интересно, маг-трансмутер может изготовлять патроны из чего попало? Не забыть бы спросить, как доберемся хоть до одного. Минералы минералами, но вот сейчас, к примеру, ими хоть обложись — счастья ни на грош.

— Что-то как-то не везет нам сегодня, Эл.

— Не соглашусь. Кругом такие дела, а мы живы и здоровы!

— Думаешь, надолго?

— Думаю, уже гораздо дольше, чем могло бы повернуться. Стоит ли жадничать, а тем более загадывать и еще мотать себе нервы?

— А оптимизм — это у вас часть Устоев?

— Нет, рабочая специфика. Поверьте, невозможно заниматься безнадежным делом, не научившись получать удовольствие от каждого шага.

— Так-таки и безнадежным?

— О да. Всякое дело, имеющее целью пресечение чего-либо, а не созидание, по сути безнадежно, безрадостно, бессмысленно и в бессрочной перспективе обречено на провал, это без вариантов. Удовольствие приходится получать не от достижения чего-либо, а от самого процесса. С опытом это входит в привычку.

Спасибо, обойдусь. Считайте меня консерватором. Нам, брутальным перцам, не пристало наслаждаться тем фактом, что удалось проснуться. То ли дело, когда удается что-нибудь стибрить или нажраться в сопли.

— Похоже, здесь мы все-таки ничего подходящего не найдем.

— Целее будете. Внешние агрессоры еще то ли появятся, толи нет, а своя публика, мистер Мейсон, вам досталась нервная.

— Аминь. Но если по пути найдешь автомат-другой, не забудь прихватить.

— Договорились. Правда, я рассчитываю вернуться с решением, которое избавит…

— Эл, прекрати меня бесить. Принеси пушку побольше и патронов к ней вагончик. Мне для акклиматизации очень надо поубивать какой-нибудь местной, как ты говоришь, шушеры.

— Хорошо, хотя для этих целей рекомендую переучиваться на меч. Надежнее, лучше контролируется, не требует боеприпасов, держит зачарование на нужное свойство… извините, меня заносит, когда я желаю добра.

— Да тебя постоянно заносит, хоть пробку не вынимай.

— Вот такой я доброжелательный.

Мы поволоклись обратно. То есть поволокся я — Эл топал впереди бодро и чуть ли не вприпрыжку. Чтобы унять его прыть, я напомнил мстительно:

— А чего делать с тем парнем, что лежит при входе?

— Отнесу его в подвалы, там есть помещение, где тела хранятся в саркофагах в ожидании погребения или другого исхода.

— Какого, например, другого исхода?

— Вот на эту тему я определенно не уполномочен разговаривать, если учесть, что и сам в нее не посвящен. Многие знания — тяжелая ноша, так что передавать их стараются тем, у кого хребет не треснет ее нести.

— То есть с телом могут что-то сделать, а ты и не знаешь что?

— Ага. Предупреждая ваш вопрос — да, мне абсолютно все равно. Будь моя воля, я бы постарался помочь товарищу выжить, но теперь он мертв, и ни ему и никому больше нет дела до его тела, которое никогда больше не будет шевелить его руками, говорить его голосом, делать его дело. Испепелят ли его в кремирующем огне или используют иначе — разницы нет, мы тут не верим ни в какую загробную жизнь и посмертное существование, которое можно омрачить ненадлежащим обращением с останками.