Глеб Сердитый - По следу Саламандры

Он упал лицом вниз на кровать в своей каюте, а длинные ноги вытянул чуть ли не до двери. Он оторвался от любого возможного преследования. Это было теперь уже совершенно ясно. Ему везло. Ему безумно везло. Но даже если бы не было везения, он сумел бы, с большим или меньшим успехом, решить все проблемы, которые возникали бы в пути.

Все…

Без исключения.

Любой ценой.

Флай довольно долго пролежал на постели в тревожной волчьей полудреме, дававшей отдых измученному телу, но не воспаленному разуму. Он проанализировал весь свой путь от замка Намхас и остался удовлетворен. Он оставил совсем немного следов, а достичь сумел многого.

В дверь постучали.

Оказалось, что это пожаловал любезный продавец, принесший подогнанное платье.

Флай впустил его, и тут же сделка, о которой они договорились прежде, состоялась в полном объеме. Флай приобрел одежду, а заядлый охотник — накидку из диковинной ткани.

Однако когда беглец скинул пончо, глаза у маркетера округлились и вспыхнули алчным огнем при виде пятнистой куртки, штанов и обуви.

— Я вижу, вы куда больший мастер снаряжаться в поход на дичь, чем хотели показать, — осторожно заметил он Флаю. — Нет ли у вас желания уступить мне и это?

— Я подумаю над вашим предложением, — обнадеживающе сказал Флай и выпроводил продавца из своей каюты, дабы примерить платье.

— Хорошая же у меня работа! — заметил себе продавец, занимая место за прилавком, несмотря на поздний час. Он не закрывал свой магазин на протяжении всего полета вдруг что–то да понадобится пассажирам. — Право же интересная работа! С такими занимательными личностями случается иметь дело!

Тем временем Флай занимался своим туалетом. Он счистил, морщась, корку с ладоней, под которой наросла уже нежная, розовая, весьма чувствительная кожа. У фейери быстро затягиваются раны.

Флай умылся, побрил ощипанный череп и лицо, помассировал свежевыбритую верхнюю губу, мысленно приказывая усам отрастать быстрее. Потом освежился под жиденькой струйкой душа, стараясь, чтобы как можно меньше влаги попадало на спину, на чешуйки сложенных крыльев, высушил кожу под горячими воздушными струями.

Облачившись в сорочку цвета мореного дуба и красно–коричневый костюм, он повязал на шею старомодным бантом темно–зеленую ленту из восточного искристого шелка и принял вид путешествующего по делам обывателя.

Зашнуровывая мерцающие матовым лаком туфли из двухслойной кожи, Флай отметил, кстати, что все вещи недорогие, но добротные и удобные.

С умилением он обнаружил, что любезный маркетер ко всему обговоренному от себя присовокупил еще и головной убор — залихватскую шляпу стрелка по мелкой птице, с перышком, заткнутым под тесьму.

— Нет, — сказал себе Флай, глядя через наклонное окно каюты на редкие огоньки, проплывающие в темноте под гондолой термоплана, — не все изменилось.

Вызвав стюарда, Флай заказал себе обильный ужин. У стюарда это вызвало смешанные чувства: с одной стороны, клиент, который много ест, — хороший клиент, но с другой — поздний ужин предполагает умеренность.

Пассажир же, не заботясь о том, чтобы производить хорошее впечатление, принялся за принесенные кушанья. Он не торопился набивать желудок и наращивал темп постепенно. Начал с кислого молока, зелени, сыра, потом перешел к мясу.

Он заказал блюда, требовавшие минимум кулинарных ухищрений, соусов и приправ. Самым сложным блюдом здесь было мясо с кровью.

Флай предупредил стюарда, что за грязной посудой раньше утра приходить не нужно, а утром попросил сразу подать то же самое. Возможность восстановить силы нужно было использовать в полной мере. Как он расплатится за ужин, Флай уже знал.

Все сложилось удачно. И вот Флай уже в столице.

Газовые фонари покачивают тенями на мостовых. Флай слоняется под дождем… Вдыхает воздух свободы.

Крылатые и хвостатые — фейери, некстеры — живут в этом мире наравне с людьми. Как жили бы вампиры, если бы существовали на самом деле. Они прикидываются людьми, даже ведут бизнес — мелкий и средний.

Они чаще всего держатся вместе, чтят какие–то свои, малопонятные другим традиции, пробавляются торговлишкой и не жалуются на свою тяжелую судьбу. В столице их немного…

Человек издавна строил города. Никогда прежде не создавалось ничего подобного славной столице Мировой Державы, соединившей и приведшей к достойной жизни многие малые и большие народы Европейского полуострова, архипелага Англов и берегов Теплого моря.

Россыпью парков, сплетеньем улиц, жемчужинами дворцов лежал на теле континента великий город — Mock–Way–City.

…Триста восемьдесят четвертый не был оратором, но и не относился к тому типу молодых людей, которых один вид несомненно красивой представительницы прекрасного пола делает косноязычными мямлями, равно как он не относился и к тем, кто обретает в подобной ситуации агрессивное красноречие. Да и форма, впрочем, обязывает.

Перед Леной стоял огромный молодой, красивый парень, похожий на Кристофера Рива, одетого вместо трико супермена в незнакомую форму, улыбался, слегка склоняясь к ней почтительно, и говорил нечто сложное… Неудивительно, что девушка растерялась. Тем более что в ней жил воспитанный с детства вечный страх перед блюстителями закона. Она понимала, что он помощь предлагает, но слышалось невольно что–то вроде:

— Документики предъявим, гражданочка. Нету документиков? Ну что же вы так? Проследуем в отделение.

Привычный ей милиционер хоть и являл собою олицетворение власти победившего хама, пардон, социализма, но все же вызывал какое–то уважение. За серой формой и фуражкой с красным околышем стояла могучая советская империя. За ним тянулся шлейф положительных ассоциаций, от обаятельного «дяди Анискина», до ЗнаТоКов, которые так умело ведут следствие… Хотя, конечно, проверочки документиков, даже если с ними полный порядочек, советский гражданин опасался с замиранием сердца.

Удивительно, как все же сочеталось в советском человеке ощущение стабильности и защищенности, вера в силу своей страны и понимание, что она зависима.

Это двойственное ощущение было и у Лены, несмотря на то что она довольно долго прожила в Великобритании — стране самого развитого и самого «загнивающего» империализма. Она видела, как красиво и многоцветно «загнивал» британский капитализм, как монохромна и бедна была жизнь в СССР, но продолжала искренне полагать, что у них–то будущего нет, а у нас есть, и не какое–то там, а непременно светлое.

Полицейский, подошедший к ней, был врагом или другом? Если у них тут капитализм, то полисмен — проводник власти эксплуататоров и притеснитель. Если же они здесь строят коммунизм, то это, очевидно, народный милиционер — по определению друг народа… Но она–то — чужая здесь, к тому же без документов, и милиционер должен сдать ее как шпионку куда следует…