Владимир Лосев - Черный призрак

Ну, Васька, друг называется, помог в трудную минуту!

Зелень буйствовала в этом месте, почти как у Дремы в его иллюзиях, только не радовала она, что-то в ней было не так, неправильно. И птиц хватало — орали вслед что-то обидное с каждого дерева и куста. Некоторые выглядели даже симпатичными: малиновые, зеленые перья, серебристый хохолок — только я, наученный горьким опытом, смотрел в первую очередь на клюв и когти, а они здесь у всех были острые и огромные.

Почему-то был уверен на все сто процентов, что живность здесь обитает науке неизвестная и явно к нашему суровому климату неприспособленная, но на всякий случай спросил у профессора, когда смог его догнать:

— А что здесь бывает, когда холодно? Как зимует местная фауна?

— Зимой? Какой зимой? — Профессор нахмурился, он что-то искал на стволах деревьев, кстати, они тоже были другими: сосны, ели и осины куда-то пропали, а деревья росли неизвестной мне породы, если судить по коре — она была толстой и ноздреватой, цвета спитого чая. Наконец он обнаружил знак в виде креста, вырезанного на стволе, и только тогда ответил: — Не бывает здесь зимы. Ни снега, ни холода.

— Как же это возможно?

— Да так же, как в Англии и Франции, у них там тоже зимы суровой не бывает.

— Но у берегов Англии Гольфстрим протекает, это такое теплое течение, оно воздух там согревает…

— А здесь эту роль играет туман, он приходит сюда, и становится тепло. — Профессор приложил руку к земле, она была покрыта странными бледными соцветиями. Цветами я бы такое не рискнул назвать, а нашей отечественной травки, других растений и мха здесь не имелось. — Дальше надо двигаться поосторожнее. Опять что-то не так.

— Что не так?

— Вам не понять, юноша. В этом месте все меняется каждую минуту, я здесь неделю назад проходил, когда к вам навстречу направлялся, тогда росли совсем другие растения, поэтому сейчас тяжело находить свои приметы. Кажется нам туда…

Он двинулся к зарослям буйного кустарника, покрытого вьюн-травой или ее аналогом, она хватала за ноги не хуже прочного проволочного силка, а чтобы порвать ее, требовалось немало сил. Профессор легко проскочил, а я застрял.

— Вы ее ножичком, — посоветовал Сергей Сергеевич. Я попробовал — разницы никакой: что ножом, что руками — не режется и не рвется. Путался долго, завяз основательно, шага не мог сделать, еще немного, и упал бы. Хорошо помог профессор, в его руках шустрая травка сама собой распуталась и уползла.

— Было бы жутко, если бы это растение оказалось плотоядным, — выдохнул я, вытирая пот со лба. — От такой травы точно не вырвешься — любого сожрет.

— А вы под корни смотрите, прежде чем скоропалительные выводы делать о ее безобидности, — посоветовал Сергей Сергеевич. Я посмотрел под куст, и меня передернуло от отвращения: у корней обнаружилось немало косточек — белых, серых, иссохшие мумифицированные трупики мелких животных, похожих на крыс, и разноцветные перья птиц.

— Ошибся… — признался я, стараясь с этой минуты от профессора не отдаляться больше, чем на шаг. — Здесь повсюду хищники.

— Этого добра у кордона хватает, иные тут не выживают. — Профессор резко ускорился. — Прибавьте шаг. Нам нельзя опаздывать, кордон откроется всего на пару часов, а потом уйдет, если я не ошибаюсь.

— А вы можете?

— Я провел почти два года в этих местах, отслеживая движение кордона и его открытие, но часто его ритм сбивается, и непонятно почему, поэтому все возможно. Будем надеяться, что все пройдет в штатном режиме. Быстрее, пожалуйста.

Я и так бежал как мог. Перескакивал через ямы, поваленные стволы деревьев, покрытые странной светящейся плесенью, хорошо заметной в тени крон. Причем свет был радужным, переливающимся, это было бы очень красиво, если бы не являлось таким опасным, а было именно так, я это чувствовал, хоть и не понимал как.

В ноздри бил запах сырости и страха. Может, и не так. Но для себя я это идентифицировал именно так. Пахло незнакомо и страшно. Наверное, во мне снова взыграла память моих первобытных предков.

Еще очень мешали серые узловатые корни, выползающие, как живые, из-под деревьев, впрочем, вероятно, такими они и были — на моих глазах один такой корешок схватил маленькое животное, похожее на зайца. Его дикий пронзительный крик потом долго стоял в ушах.

Корень вел себя как удав, он обвивался кольцами, пытаясь задушить в своих объятиях бедное животное, когда ему на помощь пришли другие, заяц сразу исчез под плотными серыми кольцами. Крик оборвался, а я стоял мертвенно бледный, до конца не веря тому, что увидел.

Признать такое было возможно, окончательно потеряв здравый смысл, а сойти с ума мне сейчас меньше всего хотелось. Мое сознание воспринимало все со мной происходившее как глупый приключенческий фильм.

Конечно, я подыгрывал тому, что происходило рядом и вокруг, боялся, если требовалось, плакал и стонал от боли, но не верил до конца. Потому что поверить — значит признать, что ты — псих.

Даже если все, что я видел вокруг, существовало в действительности, а не было галлюцинацией или фантазией моего измученного тела, то об этом все равно никому не расскажешь. Следовательно, этого нет.

Правда, в своем неверии следовало быть острожным, чтобы эта несуществующая реальность не оторвала у меня какую-нибудь важную часть тела, и тогда даже мазь профессора, которая, без сомнения, тоже не существует, мне не сможет помочь.

Мы выбежали на широкую поляну, покрытую нежно-салатовой травкой, ровной, словно ее только что подстригли. Меня сразу потянуло на ней поваляться. Сергей Сергеевич остановился на краю, осматриваясь, ища свои приметы и бормоча что-то себе под нос.

Звучало это примерно так: триста шагов на юго-запад, там от широкого дуба сто шагов, потом на север мимо приворотной трясины, глядя на солнце, пока слезы не побегут, потом чуть назад до просеки, она и приведет…

Кстати, где эта приворотная трясина?…

Хм, трясина есть трясина, а приворот — это приворот.

Слушать я его дальше не стал, сделал пару шагов вперед и с огромным удовольствием рухнул на травку. Сначала ничего не понял, когда меня закачало, как в гамаке. Ощущения оказались настолько свежими и приятными, что я стал раскачиваться выше и выше. Поднимаясь к ясному, слегка выцветшему голубому небу с небольшой стайкой облаков, несущихся к полуденному солнцу.

При этом было забавно наблюдать, как открывается недоуменно рот профессора, а глаза начинают выпучиваться от страха и волнения, словно он перед собой увидел нечто ужасное и очень страшное.

А с каждым разом я взлетал все выше и выше, испытывая невероятное наслаждение. Мне и раньше хотелось летать, но обычно это получалось только во сне, а теперь я испытал такое наяву. Ощущения невероятные, словно и на самом деле паришь на бледно-голубом небе, едва не касаясь желтого диска светила.