Александр Ян - Мир полуночи. Партизаны Луны

Когда дым ушел в решетки вентиляции, выяснилось, что внутри все в порядке, а за перегородкой имеется сильно закопченный коридор с темными пятнами на полу — там, где стояли старшие, — а дальше выжженная внешняя дверь, пошедший пузырями пол коридора, скорченные черные тела, оплавленное оружие… «Гости» оставили снаружи неплохое прикрытие, и, задействуй Габриэлян, скажем, пулеметы, конфликт мог бы и затянуться. По одному из каналов было слышно, как кто-то из охранников матерится в защищенной части тамбура. И чего б я так нервничал, пять секунд — это более чем достаточно, и все успели.

В аппаратной все было относительно тихо. Один из техников сидел, скорчившись, в углу и дышал, будто захлебывался. Процедуру им вбивают на уровне рефлекса, а вот результат, кажется, доводилось видеть не всем. Аахен. Спокойное место. Здесь если раз в пять лет в Цитадели что-то перегорит, и то много.

Да, сейчас основная угроза идет изнутри, а не снаружи — когда люди растеряны, они склонны делать глупости; старшие отличаются от них только тем, что делают глупости с очень уверенным выражением лица. Габриэлян щелкнул переключателем «ракушки».

— Это не официальный визит, — сказал он. Третий канал накрывал только охрану у входа и операторов аппаратной. — Либо нас только что пробовали на прочность с негласной санкции Совета, либо это чья-то самодеятельность. — И при любом раскладе свидетели «гостям» не нужны. Этого Габриэлян вслух не сказал. Это они способны просчитать и сами. — В первом случае — на сегодня все. Во втором — будет еще заход, в ближайшие полчаса, — потому что неудача равносильна гибели.

— Согласен, — сказал в «ракушке» «проснувшийся» заместитель начальника смены, нет, уже начальник смены, тоже москвич. — Поднимаюсь к вам.

Аркадий Петрович Волков слушал этот радиообмен с глубоким удовлетворением. Все, что ему рассказали в училище про В. А. Габриэляна, оказалось правдой. Умен, решителен, предельно циничен, не питает никакого уважения к существующему порядку вещей — и не скрывает этого. Про «негласную санкцию Совета» по открытой связи…

А Габриэлян сидел, откинувшись на спинку кресла, и ждал, пока коллега доберется в аппаратную. Если он хочет перехватить управление — пожалуйста. Главное теперь — связь с внешним миром. Его собственный отвод на аахенский городской коммутатор наверняка перекрыли вместе со всеми остальными, резервные номера он проверил еще по дороге — глухо. Ох, что-то я плыву… И тут, видимо, какое-то из мелких языческих божеств Аахена выбрало этот момент, чтобы проснуться и отменить закон Мерфи на десяти квадратных метрах аппаратной… Он заметил, что бок покойного начальника смены — Смирнова, да — слегка вибрирует. Планшетка? Комм? Комм. Габриэлян наклонился, засунул руку во внутренний карман и вытащил жужжащую плоскую коробочку. Включил раскрытием — и услышал, как полузнакомый приятный хрипловатый баритон сказал:

— Кажется, этот поезд не идет до Тукамкари.

Цитата… Пароль? Не выяснишь.

— Добрый день. Приемная советника Волкова.

— Добрый день, — отозвались на том конце — это Андрей Кессель.

Кессель, да, Кессель из оперативной группы. Тот самый, что вызвал на поединок и зарубил предыдущего гауляйтера. Замечательный фехтовальщик, это я видел, и, говорят, специалист по системам связи… Связи… За сорок. Сутулый. Что-то с ним не так, с Кесселем… Гости? Да, были гости, куда без них.

— Позовите, пожалуйста, Смирнова.

— Ивана Денисовича? Простите, он занят. У него отвертка… нет, простите, универсальный монтажный ключ в… правом виске.

— Вы левша?

— Нет, просто так карта легла… — В кои-то веки кто-то вменяемый попался. Стоп. Это я невменяемый. — Простите, господин Кессель, ваш комм может соединять каналы связи? Так, чтобы их не прослушивали, естественно.

— Да.

— Тогда не бросайте трубку, пожалуйста, я пойду разбужу господина советника Волкова. Вы можете продолжать разговор?

— Да. — Габриэлян почти видел, как любитель старинных вестернов на том конце линии улыбается. — Мы можем продолжать его и час, и даже больше. Со мной тут Воронин и Китаев.

Через полчаса господин советник при правительстве Европейской Российской Федерации Аркадий Петрович Волков, покончив с деловыми разговорами, пил кофе в примыкающей к кабинету лоджии, выходящей во внутренний сад анклава. Покрытые специальной пленкой стекла не пропускали ни ультрафиолет, ни другие виды излучений, опасные для здоровья высокого господина, хотя Волков в такой защите не нуждался уже довольно давно. Да и предметы посерьезнее ультрафиолета это стекло держало, поэтому сам ритуал кофепития за прозрачными стеклами на первом этаже носил характер скорее символический — давал всем понять, что «горячая» стадия конфликта окончена. Впрочем, дневной референт на всякий случай расположился так, чтобы иметь возможность в случае чего втолкнуть кресло с патроном в кабинет. Стеклянная дверь пострадает… но анклаву все равно предстоит косметический ремонт.

— Вы думаете, что спасли мне жизнь, Вадим Арович? — спросил господин советник.

— Жизнь я спас разве что себе. Вам, Аркадий Петрович, я, вероятно, сэкономил что-то около месяца работы. Полагаю, на переподготовку охраны вам потребовалось бы примерно столько. Я не думаю, что вы позволили бы даже аахенскому персоналу прийти в нынешнее его состояние, если бы чувствовали себя хоть в малейшей опасности. Это по соображениям сегодняшнего дня. Если же говорить об отдаленной перспективе, возможно, и спас. Не встреть сегодняшние посетители немедленного и решительного отпора на первом же рубеже обороны, их руководство могло бы прийти к выводу, что атака на вас в вашем собственном гнезде имеет шансы на успех. Даже если бы визитеров остановили у лифта или в «предбаннике».

Волков смотрел на референта и думал, что один пункт из личного дела явно был ошибкой — «срывает раздражение на начальстве». Видимо, все предыдущие начальники этого молодого человека принимали за выплеск раздражения гладкую формализованную речь и жестяной призвук в голосе. Они же были людьми. А на самом деле Габриэлян не излучал ни проблеска раздражения. Вторым по силе чувством, которое он испытывал, было любопытство. Первым — желание спать.

— Нас, — сказал Аркадий Петрович, — проверяли на прочность. Во всяком случае, официально я впредь намерен рассматривать это именно так и претензий к Совету предъявлять не буду. Идите спать, молодой человек. Сегодня вас больше не разбудят. С послезавтра вы работаете в ночь.

— Спасибо, Аркадий Петрович.

А все-таки интересно, этот звонок был случайностью или…

Что было не так с Кесселем, он вспомнил почти сразу. Данпилом был Кессель. Данпилом. Старшим, который потерял симбионта и каким-то образом не умер сам. Как правило, при этом сохраняется ряд способностей. Как правило, при этом сильно страдает психика. Когда-то этой проблемой занимались довольно плотно, но вот воспроизвести условия, при которых старший превращается в данпила, не удалось никому. Как именно это произошло с Кесселем, американцы умолчали. Нескольких участников Нью-Йоркского инцидента, видимо, инициировали насильно. Двоих потом видели и опознали в качестве старших, а с Кесселем у них что-то не сработало. Сработало бы — американские высокие господа ничего бы не скрывали и с Кесселем бы ни за что не расстались. А так Аркадий Петрович его попросту купил. Как негра из «Хижины дяди Тома». За партию промышленных алмазов.