Денис Лукашевич - Братские узы

— …Должен понимать меня. Ходишь, говоришь, словно играешь роль, не свою, чужую. Носишь маску так долго, что и забываешь, каково это — быть собой. И только сейчас, с тобой я почувствовала себя настоящей, безо лжи и притворства! Такой, как есть.

Кэт подскочила с кровати. Соски воинственно торчали, и Веллер чувствовал, что снова возбуждается.

Девушка напоминала валькирию, Победу на баррикадах с оголенной грудью. Волосы золотой волной рассыпались на плечах, глаза сверкают яростными голубыми огнями. Нет, не сапфиры — живое, гневное пламя! И то, что она говорила… О нет, не говорила, вещала, звала в бой, грудью на амбразуру. «С такой грудью», — неожиданно проскользнуло в голове, — «уж лучше в постель. Пусть другие прыгают на амбразуру!»

— Закончилась клоунада! Закончился театр — теперь только суровая правда жизни! Ты со мной, Веллер, со мной до конца?

— Да-да-да! — Не он это говорит, а кто-то внутри него, так и не унявший дикого норова зверь, что совсем недавно владел им полностью.

— Отлично! Вдвоем против всех — не так уж и мало, не правда ли? Мы сломаем сцену, вырвемся в реальность. Уже завтра — совсем скоро!

Кэт опять повалилась на кровать, но теперь она напоминала дикую кошку, а не вещунью со взором горящим. Прижалась крепко-крепко, зажмурилась от удовольствия, тихо прошептала:

— Ты же со мной? Ты не бросишь? Вместе — навсегда?

Хотелось крикнуть во все горло, что да! Навеки, да! И пусть все летит к черту, но горло будто судорогой сводит, сжимает второй Веллер — холодный взгляд, пальцы на ребристой рукояти — давит стальной рукой, не давая выдавить ни звука.

Он не может ей врать, но и правду не скажет, потому что… потому что…

Вежливый стук в дверь. Робкий голос. И не верится, что он принадлежит бугаю Черному Быку.

— Кэт! Ты там? Тебя уже все обыскались! Мы выдвигаемся на позиции — на Стадиусе гонг пробил три удара.

— Три удара, — шепчет девушка. — Вот все и началось.

Он запустила рука под подушку и извлекла миниатюрный «Пастырь», блестящий, элегантный… и смертоносный.

Беззвучно шипит «кобра», ворочаясь в кобуре, небрежно брошенной на пол. Зовет. Вот и начинается театр. Настоящий театр смерти, как у британцев, когда один из лицедеев так и не доживет до конца представления.

Маски вместо лиц. Актеры на сцену! Театр начинается!

Прости, Катрин по прозвищу Ураган.

У шлагбаума скучал солдат в черном мундире-сутане. Прислонился к полосатой будке, курил вонючую самокрутку и с ленцой глядел на приближающийся патруль в точно такой же форме. Только покачивался у каждого на левом бедре деревянная палка с резиновой рукояткой, грубо выточенной «под руку», чтобы сподручнее было разгонять зарвавшихся хулиганов в Нижнем Городе. Скучающий солдатик отлип от будки-кордегардии, перевесил длинноствольный «странник» на другое плечо, поднял руку, будто приветствуя патруль.

Ему, в общем-то, было все равно. Просто хоть какое-то разнообразие в невыносимой тягомотине службы: остановить, спросить документы, поинтересоваться, а отчего панове патрульные не на Стадиусе, не фланируют вальяжной походкой по улицам Нижнего Города, а прутся обратно, в объятия привычной дисциплины базы.

— Стой! Кто идет?

Патрульные встали, переглянулись. Странное дело — похожи, что братья. Длинные черные волосы, собранные в хвост, сухие лица с твердыми желваками и глаза. Черные безжалостные глаза. Да и не помнил стражник их, а ведь заслуженно гордился тем, что знал каждого на базе. Новенькие, что ли?

Что?! Кто?! Почему не доложили?!

За короткие пять метров, что отделяли кордегардию с пулеметной точкой от шлагбаума, солдат успел себя накрутить, разозлиться и теперь стоял, сложив руки на груди, глаза горели праведным гневом, брови сошлись к переносице, морщился от гнева орлиный нос.

— Кто такие? Пароль?

Повисла неловкая тишина. Солдат упорно хмурил брови, зыркал то на одного патрульного, то на другого, морщился и ждал ответа.

— Чё? — Один из них, самый хлыщеватый на вид с расстегнутой не по Уставу колораткой, подошел ближе, оперся об шлагбаум и самым невинным образом улыбнулся. Ощерился во всю белозубую пасть. — Я не понял — что за пароль? Совсем что ли на конспирации помешался?! Что ни день, то что-нибудь новенькое. Вчера — каши не доложили, а сегодня — нате! — пароль неведомо откуда вырисовался! Стухнете там в казарме — это я точно говорю!

Обитатель караулки на некоторое время опешил, даже застыл, раскрыв рот. Только потом сообразил что ответить:

— Командование приказало, значитца, пароль! И нечего тут бабушку лохматить, а ежели не знаете, как кликну разводящего — мигом вспомните!

— Ты это. — Чернявый придвинулся ближе. — Не надо разводящего — что мы, сами не договоримся? Должен же понимать солдат солдата!

— Я-то понимаю, — продолжал упорствовать караульный. — Я все всегда понимаю, иначе бы не вы шастали в городе, а я. Знаю я таких, как вы: улизнете с побудки, приказ о патруле подделаете, и поминай, как звали до следующего утра. Хорошо, хоть дебоширить не будете, а то ж я помню, как позавчера!

Рядовой инквизитор и в самом деле понимал… и завидовал. Знавал он такие «патрули» — сам не раз хаживал, да вот незадача: попался на нарушении постного режима, предписанного согласно Уставу. Вот теперь и приходилось париться на входе. А как же хотелось в такой вот патруль-самоволку! Отдохнуть, попьянствовать в городе, пощупать девок!.. Но оставалось только мечтать и тщательно следить за соблюдением всех пунктов проклятого Устава, рвать глотку за букву — черного паучка на листе бумаги.

— Слышь, служивый, — патрульный наклонился ниже, поманил пальцем и перешел на заговорщицкий шепот: — Как звать-то тебя?

— Алекс.

— Оч приятно, Алекс, а я Валик, а это э-э…Марк.

— Крысобой что ли?

— Чё? А ладно. Короче, Алекс…

Чернявого самым нахальным образом прервали.

Позади, за ближним домом отчаянно взрыкнул мотор, натужно загудел, приближаясь.

Из-за угла, угрюмо вгрызаясь в разбитую дорогу, появился тяжелый грузовик с крытым брезентом кузовом. Заляпанный серо-зелеными пятнами, он покачивался на кочках, величественно приближалась. Закопченная решетка радиатора дышала жаром, клубы черного дыма от сгоревшего некачественного топлива — а другого здесь и не было — вырывались из задранных к небу черных труб.

Грубые, угловатые формы. Огромные круглые фары слепо таращатся с невообразимым презрением на любое препятствие, что может повстречаться тяжелой машине. Рубленая резина протекторов в половину человеческого роста.

Водитель, лысоватый крепыш в черном мундире-сутане, отчаянно вцепился в широченный руль, выкручивал его время от времени, стараясь сохранить прямое движение на развороченной дороге. Но грузовик то и дело кидался норовистым зверем в стороны; он, подобно кораблю на волнах, зарывался решетчатым носом, опасно кренился вправо-влево, но, на удивление, двигался вперед, порыкивая мощным двигателем и кашляя выхлопами. Водитель беззвучно шевелил губами: то ли молился, то ли матерился — понять было сложно.