Сергей Зайцев - Рось квадратная, изначальная

Рядом с Благушей, понятное дело, пристроилась Минута, а далее по кругу расположились Обормот, Воха Василиск, Ухарь, Пивень, Безумный Проповедник, Косьма Тихий и остальные молотобойцы Бовы Конструктора – числом двадцать.

Не было с ними только самого Бовы.

Благуша с трудом подавил горестный вздох, не желая привлекать к себе внимание и, соответственно, вдаваться в объяснения. Картина разыгравшейся трагедии всё ещё ярко стояла перед глазами… Трагедии, о которой никто, кроме него и Минуты, ещё не знал. И Благуша всё никак не мог решиться сообщить об этом остальным…

…Едва он отцепился от последней перекладины лестницы и отважно прыгнул навстречу своей судьбине, как ветер, свирепствующий в непроглядной тьме, подхватил его, словно кленовый лист, и, злорадно завывая, завертел в своих цепких объятиях. Впрочем, вне Дирижопля вдруг оказалось, что и ветер дует, и дождь льёт не так уж и сильно. Скорее всего, так хорошо от стихии защитил именно камильный костюм, укрывший его с ног до головы, и всё же у Благуши мелькнула крамольная мысль, что дело здесь нечисто. Наверное, сам Олдь Великий и Двуликий осерчал на них – за то, что, не удовлетворившись земным существованием, людишки в небо полезли, – вот и обрушил на них всю свою мощь, пока не погубил корабль… а после и успокаиваться начал.

Хорошо хоть, оторви и выбрось, что их самих не погубил вместе с Дирижоплем.

Благуша, как сумел, задрал голову в шлеме, пытаясь сквозь стеклянные окошки разглядеть, что сейчас творится с кораблём да выпрыгнул ли Бова. И с ужасом увидел, что рано радовался благополучной выброске с корабля, так как только сейчас стало заметно то, чего не было видно снаружи, – что огонь, после того как рухнуло дно котельной, не погас полностью и правый борт корабля занят жарким пламенем, которое вот-вот доберётся до многошара…

Только он об этом подумал, как пламя и добралось.

Эту картину – крушение летучего корабля – слав запомнил на всю свою жизнь.

Ахнуло так, что небу стало жарко. Вместо Дирижопля у него над головой расцвёл гигантский цветок из ослепительно-белого пламени. Невероятной силы вспышка озарила всё пространство вокруг, превратив на несколько долгих мгновений могильный мрак ночи в ясный день, и небо сверху донизу потряс громовой удар. Казалось, в этот момент даже дождь от удивления прекратил лить свои вечные слёзы – когда горящие клочья многошара вперемешку с кусками обшивки палуб ярким фейерверком разлетались в разные стороны… Ещё несколько мгновений летучий корабль оставался висеть на прежнем месте, словно не понимая, что с ним произошло, а затем вздрогнул всем своим большим корпусом, как тяжко раненный зверь в предсмертной судороге, и пылающим камнем рухнул вниз… Вниз – мимо Благуши, и даже сквозь плотную кожу камильного костюма слав ощутил, как всё его тело обдало нестерпимым жаром…

Минута тихо всхлипнула, прижимаясь к Благуше чуть сильнее, и его мысли вернулись к яви. Перед глазами снова проступил провал в центре городской площади, слабо дымящиеся обломки Дирижопля вокруг провала и люди, рассевшиеся вокруг самих обломков Благуше ничего не оставалось, как покрепче обнять девицу, скорбя вместе с ней. Да, Бова так и не прыгнул. Не успел. Гениальный изобретатель домена Простор погиб в своём собственном изобретении… А вот другое его изобретение, камильные костюмы, по-прежнему исправно выполняли своё дело – защищали от ветра, холода и дождя… не защищали они только от тревожной усталости, от той неопределённости положения, в котором все оказались. Эта история ночного крушения порядком вымотала всех без исключения. Вот Благуша с Минутой и дожидались утра, стараясь согреть друг дружку не столько тесными объятиями, сколько теплом своих сердец. При этом время от времени то один, то другой впадал в какое-то полузабытьё… а когда сознание возвращалось, чёрный провал в центре костра невольно вновь и вновь притягивал взгляд. Наверное, это могло бы быть забавным, грустно подумал слав после очередного такого пробуждения. Забавным – ежели забыть на минутку, что Бовы с ними больше нет. Да, забавным, оторви и выбрось… Ведь, по свидетельству тех, кто оказался в момент падения летучего корабля ближе всех к этому месту, пылающий, как гигантский факел, остов Дирижопля врезался прямо в маковку огромной статуи Олдя Великого и развалился на отдельные куски, рассыпавшиеся по окружности постамента. А затем всё случилось как в рассказе Проповедника: громовой голос загремел что-то грозное с небесной высоты (с испугу, как когда-то и Проповедник, никто не разобрал, что именно), статуя засияла всеми цветами радуги и, медленно вращаясь вокруг оси, погрузилась в землю, оставив после себя бездонный провал. Проход в Центр Управления был открыт. Вот только некому было их туда вести.

Время текло медленно, словно кисель из опрокинувшегося стакана, и казалось – утро никогда не наступит. Но вот где-то в неописуемой дали в небо ударил луч света, и начало разворачиваться Небесное Зерцало, неся свет и тепло. Длинная ненастная ночь, полная бед, наконец закончилась. Народ вокруг почти догоревшего костра начал потихоньку шевелиться, кто – поднимаясь, чтобы размяться, кто – перебрасываясь отдельными, ничего не значащими фразами. В общем, кто как мог, так и приходил в себя. Встрёпанные, дрожащие, с пятнами грязи на одежде и лицах, горе-путешественники скорее напоминали шайку какого-то нищего бездомного сброда, чем команду научной экспедиции.

Глядя на своих товарищей по несчастью, Благуша через силу усмехнулся и едва слышно пробормотал под нос:

– Большому кораблю – большое кораблекрушение…

Словно услышав его, Ухарь вдруг резко поднялся с корточек, выпрямившись во весь рост, и громко пробасил, обращаясь ко всем сразу и – ни к кому конкретно:

– Ну, народ, вы как хотите, пар вам в задницу по самое не хочу, а я пошёл искать Бову. Может, лежит где покалеченный, помощи ждёт, а мы тут… А, да чего там рассусоливать, пошёл я!

И, махнув рукой, махинист решительно зашагал к ближайшей улице, ведущей с площади в город. Народ загомонил, поднимаясь на ноги и разбредаясь в разные стороны по примеру махиниста. Воха с Пивенем подались было вслед за Ухарем, но Проповедник, придержав обоих, старого и нового, приятелей махиниста за локти, что-то шепнул и увлёк в другую сторону. Благушу же, который тоже вскочил, намереваясь догнать Ухаря и сказать правду, остановила Минута:

– Не надо, Благуша. Пусть походит, успокоится. Он ведь и так поедом себя ест, считая, что гибель корабля на его совести. Не хватало ему ещё о Бове говорить. Пойдём-ка и мы побродим вдвоём.

Когда они отошли в сторонку, вступив на первую попавшуюся улицу, Благуша со вздохом поинтересовался: