Николай Берг - Ночная смена. Лагерь живых.

преотвратно, и Виктор был крайне недоволен своей работой. Теперь ломило все тело, мышцы ныли, и впридачу не спалось.

Одна радость, что в честь свадьбы Ирка устроила ему роскошный минет.

С утра решили поехать на озеро за льдом, а по дороге дать крюка и заехать в нежилую уже деревню Ольховку. Это

тоже угнетало. Одно дело - чистый и красивый сюрвайв. И совсем другое - банальный крестьянский труд, тяжелый,

постоянный, ежедневный с утра до вечера и малопродуктивный - Виктор прекрасно понимал, что у него, горожанина в

третьем поколении самые простые крестьянские дела пойдут совсем не гладко. Да и по инвентарю он получался самым

убогим бедняком. Ни курочки, ни порося... курям на смех.

Но самое противное было сознание того, что Ирка кругом права. Почему-то захотелось привычного 'в прошлое

время' с утра яйца всмятку со свежим подогретым ржаным хлебом и душистым сливочным маслом. Вместо соли Виктор всегда

использовал приправу 'Подравка' и сейчас он буквально почувствовал аромат.

На складе был яичный порошок. Было натопленное своеручно топленое масло. Даже 'подравка' была. И муки

достаточно. Но все это было не то. Свежие продукты нужны. А вот мясом они что-то уже и наелись. Не хотелось мяса.

Даже думать было противно.

Бесконечное его ворочанье с боку на бок, в конце концов, разбудило Ирку. Она проснулась неожиданно бодрой и

свежей.

- Черт, как быстро бабы восстанавливаются - с неудовольствием подумал помятый Виктор.

Собирались недолго. Выехали - еще темно было, и свет фар контрастно освещал, словно вырезанные из бумаги

силуэты деревьев.

Виктор вел аккуратно и когда фары высветили повалившийся штакетник в сухом бурьяне - было все еще темно.

Ольховка когда-то была небедной деревней в два десятка крепких домов с грамотно продуманными подворьями.

Сейчас целыми в ней оставалось два дома. Еще три были в полуразваленном состоянии, а от остальных и фундаментов-то

толком не сохранилось.

Последняя жительница - бабка Арина была знакома и с Витькой и с Иркой - они у нее останавливались по дороге к

бункеру. А то и жили - пока бункер был совсем в начале постройки. Хорошая бабка была, скуповатая, кособокая, с

изломанными ревматизмом суставами, но веселая и неунывающая, со светлыми голубыми глазами. Три года назад она

померла, отравившись угарным газом - экономная бабка была, и дрова берегла, вот и поторопилась закрыть вьюшку. Нашли

ее через месяц какие-то шалые лыжники, которых сюда занесла нелегкая.

Погода была холодная, тепло от печки выдуло, избу проморозило и бабка, доползшая перед смертью почти до двери

сохранилась неплохо, хотя запашок стоял, конечно, сильный.

Ее похоронили в райцентре - родственники какие-то нашлись, причем быстро, а дом простоял полгода с открытыми

окнами и дверью. Потом кто-то все ж заколотил окна досками и проезжая мимо Виктор с Иркой убеждались, что так никто

сюда и не ездил.

Теперь Ирка настояла на том, чтобы осмотреть оба дома - и по результатам переселиться сюда.

Не сговариваясь, решили начать с другого дома - не того, где жила покойная.

........................................................................................................

- Заходи, будет время. Поговорим. Покурим - говорит мне пулеметчик на прощание.

- С удовольствием - отвечаю.

Николаич счел нужным зайти на равелин и рассказать первому номеру, что тому удалось зацепить морфа дважды -

причем в первый раз на лету. Во время прыжка. Последними пулями той самой длинной очереди попал еще раз. В итоге

морф оказался с перебитой... ногой? Или уже все же задней лапой? Дальше морф пошел по кромке льда, переплыл промоину

и пытался укрыться на 'Летучем голландце', где у него было что-то вроде гнезда. Но до гнезда не успел добраться, его

засекли сквозь стекла и достали. Причем в основном - опять таки 'Гочкис'

Пулеметчик нельзя сказать, что обрадовался. Да и Николаич выглядит вовсе не счастливчиком. Я понимаю, что

магический круг воды, отпугивавший нежить - дал сбой. И морф в придачу ко всему еще и плыл... Он пока единственный

такой. Но ведь нет никакой гарантии, что и другие такие найдутся.

Спать уже не получится. Ставим стол, Николаич начинает по свежим следам писать рапорт и предложения по

укреплению обороны. Мне тоже надо накропать что-нито для умасливания Михайлова. Остальные валятся досыпать - еще

время есть. Но что-то ворочаются сильно.

Правда, не верю я в то, что мой рапорт Михайлова утешит в любом случае. Ситуация действительно хреновая, как

ни отписывайся. Пишу обтекаемо, придерживаясь канвы сляпанной долговязым омоновцем версии.

Искренне надеюсь, что лампа - переноска не очень мешает компаньонам. С улицы нас все равно не видно - окна

завешивают тяжелые полотнища - практически мы обзавелись кроме раздвижных щитов с бронькой и тканевой защитой.

Раньше-то было немного стремно - по освещенным окнам стрелять удобно, а мы тут как рыбы в аквариуме были видны.

Оказывается, задремал сидя за столом. Будит Николаич. Выглядит он паршиво - отеки заметны еще больше, чем

обычно. Пора идти на утреннее собрание. С нами увязывается и командир из ОМОНа.

В здании гауптвахты все по-старому. Здороваемся. С нами здороваются.

Опять же мне первому и выступать. Рапортую - сколько и каких больных медпункт принял. Делать это просто - по

моему настоянию завели журнал приема больных. До полноценных карточек пока руки не дошли, но у работников Монетного

двора они уже есть, так что неплохо бы и остальной постоянный состав охватить.

- Нахрена нам эта бухгалтерия? - спрашивает майор-начвор.

- Ну, мы ж собираемся вроде жить?

- Собираемся.

- Значит, будем и болеть. Когда знаешь, что с пациентом было - лечить проще.

- Это как раз понятно - неторопливо говорит Овчинников.

- Давайте сразу перейдем к вечернему инциденту со стрельбой - замечает Михайлов.

За дверью какая-то шумиха - в дверь, пятясь спиной вперед, вваливается стоявший там часовой, буквально

вдавленный небольшой толпой. К своему неудовольствию замечаю знакомые рожи - которые бы с удовольствием бы не видел

век: журналисты, привезенные сюда нами же, вчерашний господинчик, несколько незнакомых, но решительных и мрачных

молодых лиц.

- Петр Петрович, это что за? - удивляется несколько картинно Овчинников.

- Это - представители прессы и общественности - отчетливо поясняет господинчик. Держится он уверенно, да и

говорить, судя по всему, горазд. А еще мне кажется, что он точно из той породы, которым ссы в глаза - все божья

роса.

- И что же собственно вам нужно?

- Вчера было совершено умышленное и сознательное убийство, и мы требуем, чтобы было расследование проведено,