Алексей Колентьев - Радиоактивный ветер

– Что скажешь, майор?

– Васильев… Нужно было сразу тебя пристрелить…

– Так что же помешало, товарищ майор? Поводок натянули слишком сильно и приказали взять живьем? Непрофессионально, Леонид Михайлович, со мной такой номер не проходит. Вы-то должны были запомнить.

– За живого… – майор забился в приступе кровавого кашля, выхаркивая ошметки разорванного нутра себе на грудь, – предложили больше втрое… Почти все получилось…

– Старик Хоттабыч в таких случаях говорил: чуть-чуть не считается. Кто заказал, можете рассказать или дальше танцевать будем?

– Не выйдет. Я почти труп… А если буду молчать, жена получит компенсацию… Нет, Васильев, не договори… – Новый приступ кашля, и лицо майора стало почти синим. – Не договоримся, помолчу лучше…

– Не думаю. Все мы чему-то учимся. Я вот тоже кое-что новое узнал, уже здесь. Пытать можно по-разному, только на этот раз жена точно ничего не получит. Давай так: говоришь все, и я сам перечислю деньги твоей семье. Молчишь – узнаю, что хочу, и так, но тогда твои родственники ждут милости от твоего нанимателя, а он тебя кинул, майор. Зверски кинул. Время у тебя на исходе. Что решаешь?

– Нет. – Сказано это было твердым голосом, но лицо дрогнуло. У обреченных людей, а тем более у умирающих, сильно обостряется интуиция. Поэтому майор точно чувствовал, что я действительно знаю способ вынуть из него то, что мне было нужно.

– Ну, тогда извини. Время поджимает, поэтому без нежностей: нет времени на психологические этюды.

Я достал пистолет и дважды выстрелил в голову контуженного бойца. Помочь ему все равно было уже нельзя, бросать же скорбного разумом на съедение падалыцикам мне не хотелось. Тот испустил тихий стон и так и остался сидеть, удерживаемый конструкцией костюма.

А затем я стал слой за слоем снимать память майора и… наткнулся на стену огня. Опалило. Но Дар выручил и на этот раз. Как сквозь смертельный жар, я пробирался сквозь грамотно поставленную блокаду и увидел незнакомого человека в полевой натовской форме – дорогой, офицерской. Седые, собранные в хвост волосы. Кустистые брови. Глубоко посаженные серые глаза смотрели пронизывающе. Он что-то говорил:

«– … Леонид, наши цели вас волновать не должны. Этот человек взял то, что принадлежало нам, и вот уже несколько месяцев носится по Зоне, постоянно мешая нам работать. Если вы вернете то, что он украл, и принесете нам, то вы и ваша семья ни в чем не будете нуждаться до конца дней своих. На ваш счет будут переведены солидные активы уже завтра. Так мы договорились…»

Этот голос я помнил. Этот голос… Лес… Расстрелянный конвой, и двое наемников, получающих инструкции по рации:

«– Восьмерка, что у вас?…»

Вот оно, значит, как! Все это время я играл против Обелиска. Нашивки на куртке «хвостатого» работодателя явно на это указывали. Им нужен Ключ. Вот почему так трудно и весело живется мне в последнее время. Закончив с майором и пристрелив бесполезного уже теперь ловца удачи, я поднялся с земли. Меня заметно шатало, кружилась голова, снова пошла носом кровь. Изматывает это дело. Да и словленные в броник две пули даром не прошли: «пятерка» на таком расстоянии могла и пробить пластины. Хорошо, что попали в нахлестный стык двух лепестков и застряли там, вогнув пластины внутрь. Но синячина, скорее всего, был здоровенный. Хотя армейские глушители и, как следствие, слабые, дозвуковые пули – это тоже шанс выжить, а в моем случае шанс немалый. Будь на мне нечто более старое и легкое – сломанные ребра как минимум…

Пси-защиту «обелисковцы» поставили очень серьезную, и при современных методиках допроса Ковалев скорее бы сдох, нежели раскололся. Зато теперь картина полностью прояснилась. Враг обнаружил себя и, что важнее всего, пока не знал об этом. Местное сообщество «не-мертвых героев» и «честных торговцев» сделало меня громоотводом, красной тряпкой для «хвостатого» капитана Обелиска и его хозяев. До сих пор ведь думают, что тубус с Ключом у меня, и пытаются выковырять его любыми способами. С одной стороны, это хлопотно и опасно, но с другой – как бы хранит от неожиданной и внезапной смерти. Противник хочет достать Ключ, а для этого нужно точно знать, где я его заныкал. В башне они не шарились и не должны туда полезть. Во-первых, чтобы не спугнуть, а во-вторых, Ключ, возможно, имеет свойство проявлять себя только в непосредственной близости от хранителя.

Последнее знание пришло ко мне как бы со стороны, и не исключено, что являлось отголоском снов про Сухаря. Старожилы, скорее всего, готовят акцию по прорыву к камню, подобрали группу, обучили и вооружили ее, пока противник бегает за мной в полной уверенности, что искомое именно у некоего бывшего прапорщика в кармане.

Тогда даже мои резкие скачки имеют смысл, и нет повода предъявлять претензии местному паноптикуму в лице Шахова и его приятелей. Сколько раз приходилось быть приманкой и уводить врага по ложному следу, заставляя его тратить силы, время и ресурсы на то, чтобы кто-то другой смог добраться до цели и выполнить задачу. Кроме счастья и нового смысла жизни, обретенного здесь, в Зоне отчуждения, есть еще и долг перед теми, кто это все мне дал. И я способен платить за такие вещи, даже кровью, если придется. Сколько раз приходилось держать на руках умирающих товарищей, и единственный вопрос, который всегда мне задавали на последнем вздохе, это только: «Братуха, ведь все было не зря. Правда?…» И я всегда точно знал, что так оно и есть: если воин сражается и побеждает, то все остальное, включая его жизнь, не имеет значения. У победы всегда самая высокая цена, и если ты готов ее заплатить, то нет ни страха, ни препятствий на пути к цели. А я готов… Как и большинство тех, кто пришел сюда, в Зону, за счастьем и остается в живых или погибает. Но погибает, обретая мир и покой, ибо сделал все, чтобы осуществить то, к чему стремился. При таких высоких ставках в зачет идет даже попытка…

Тихон так и не объявился. Я чувствовал, что Подорожник исчез неспроста, у меня не было ощущения, что он попал в беду. Скорее всего, бродяга просто ушел в одно из своих укрытий, ушел по-английски, не прощаясь. Мысли о том, что он нас сдал, не возникло: хитрый пришелец имел некую цель и планы в отношении меня. Состроить подставу он мог уже не один раз и при более выгодных для себя обстоятельствах. Кроме того, перед сходом Волны он всегда уходил, предпочитая пережидать это местное стихийное бедствие в одиночестве. Думаю, для этого у него было достаточно причин.

Построив бойцов в походную колонну, я осмотрел их. Все устали от неимоверных нагрузок и держались на последнем дыхании, кроме, пожалуй, Сажи. Алхимик был бодр и почему-то не сводил с меня глаз. Этот «кавказский пленник» явно хотел мне что-то сказать, только вот времени для приватной беседы пока не находилось.