Эдуард Байков - Рой: Битва бессмертных

Проводник все понял и протянул Болеку руку:

— Благодарствую! А теперь нам с капитаном нужно кое-что обсудить. Вскоре мы свяжемся с вами. Да, и приглядывайте за обоими вашими спутниками.

Меркурьев с Подольским уединились у себя.

— Да уж, — сказал Валера, — думал я, что все в этой жизни повидал, а тут такое… Нет предела совершенству, точно сказал кто-то.

И он, как смог, описал собрату-мутанту картину тайной политики, показанную Болеком. И Безымянных, и незримых Братьев высшего уровня, среди которых началась смертельная вражда… Валера не столько увидел их всех — слово «увидел» было бы неуместным здесь, — сколько прочувствовал самым нутром души смертный вкус этой вражды, весь ее ужас, беспросветно мертвый холод и адское пламя, чего вместе быть не может. А оно есть.

Капитан спецназа не мастак был говорить. И силился передать, как мог:

— Я, Леха… Ну, это такое… Самое гнилое здесь, что эти рожи, — а я это понял до крайней точки! — на все готовы ради власти. Чтобы они наверху, а все под ними. Понимаешь? И ни хрена больше знать не хотят! И всех, весь мир сдадут Рою, лишь бы самим владеть. Ни жалости, ни совести, ничего. Только — я. Я так хочу — и все! А люди, женщины, дети… на все насрать! На всех! — Он сокрушенно покачал головой: — Нет, Леха, догадывался я, что там сволочь, но чтобы такая…

Помолчали. Затем Алексей сказал:

— Ладно, Валера. Горькая правда — это, знаешь, тоже лекарство. А у нас, по крайней мере, круг сузился. Теперь мы точно знаем, что Болек чист. Значит, либо Роман, либо Лелек… Этот, правда, человек Болека, но черт его знает. Гарантий нет…

…Верно, гарантий нет. Не было их и у Болека.

Он нетерпеливо ходил из угла в угол комнаты, думая, думая и думая.

Да, Лелек — его помощник. Но он, начальник, при всем своем опыте, он же не ясновидящий и не мутант, в мозги парню заглянуть не может и не знает, ведет тот какую-то свою игру или нет. На вид — нет, ни малейших подозрений, все приказы исполняет быстро, дельно, человек сообразительный, старательный. Правда, опыта не хватает, ну так это дело наживное, молодой еще… А так — идеальный подчиненный, лучше не придумать.

Но ведь это ровно ничего не значит.

С такой же точно вероятностью могло оказаться, что под личиной служебной исполнительности кроется умный, расчетливый и безжалостный враг. И уж, конечно, такой враг не раскроется, не выдаст себя.

Агент остановился у окна, сцепив руки за спиной. Он смотрел в окно — и не видел ничего. Мысль его качалась туда-сюда, как метроном: «Роман? Лелек?.. Лелек? Роман?..»

В Москве, где миллионы людей мельтешат во вздорной суете, думая, что заняты чем-то важным, это важное на самом деле творится в никому не заметной тишине. И не в центре, а на окраине, в бесчисленных рядах панельных зданий, где и рассветы кажутся не рассветами, а так… кое-как просветлеет, и вот тянется эта тусклая муть, тянется, тянется… пока наконец не стемнеет и не придет ночь.

У Безымянных имелись десятки конспиративных точек по Москве. Многие из них были одноразовые: однажды побывав там, Братья никогда больше туда не возвращались. Вот и в хрущевке близ метро «Кузьминки» они встретились в первый и последний раз.

Их было трое здесь — Восьмой, Пятый и Третий. Незаметно для посторонних проникнув в квартиру на втором этаже, они заварили кофе и расположились в большой комнате. Со стороны — ни дать ни взять, три солидных джентльмена присели поговорить на приличные джентльменам темы: о политике, о футболе, о женщинах…

Но речь у них шла о другом.

Пятый, за последнее время несколько утративший свой светский лоск, сделав пару глотков, отставил чашечку — что-то не лезло в горло. Он нехотя усмехнулся:

— Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, так говорят, кажется?.. По поводу догонять я бы еще поспорил, но вот ждать — в самом деле, хуже некуда…

Восьмой на это философски заметил:

— Терпение должно вознаграждаться. Ну, не всякое, положим, но такое, как наше, — да.

Третий пригубил кофе, искоса глянул на соратников. Понял, что оба они ждут от него чего-то обнадеживающего: на связи находился именно он. А он пока ничего не мог им сказать. Не имел права. Хотя кое-какие сведения у него имелись. Но он считал должным их перепроверить точно. Либо — да, либо — нет.

Двое других об этом знать не могли. Догадывались, наверное, но говорить вслух не решались. И правильно делали.

В их группе наступил разлад на почве отношения к Рою. Собравшиеся здесь были единодушны: никаких союзов, никаких контактов с этой дрянью. Бить, бить и бить! Победа или смерть.

Другие члены группы… В них тройка не была уверена. Хотя встречались, общались — внешне все оставалось в рамках субординации. После катастрофы премьерского лайнера было велено работать с Роем — и пришлось подчиниться, никуда не денешься. Но эти трое быстро определили себя как искренние враги Роя.

Они открылись друг другу. Был ли в этом риск?.. Конечно. И немалый. Однако в данном случае риск и вправду оказался благородным делом. Он оправдался. Ну, а конспирация для этих людей — привычная часть жизни. Собраться так, чтобы ни одна душа об этом больше не узнала, они умели.

И вот они сидели и ждали. Напряжение стыло в воздухе. Время шло.

Пятый бесцельно посмотрел в окно. Еще полчаса — и придется разбегаться, дальше так сидеть опасно. Другие тоже ведь не лаптем щи хлебают…

Он не успел додумать — мягкая трель звонка разлилась по комнате. Третий вынул мобильник. Аппарат этот был левый, купленный на другое имя совсем ничем не примечательным человеком — из толпы.

Лицо его не выразило никаких сомнений, когда он увидел на табло, кто звонит. И голос остался бесстрастным:

— Слушаю. Да. Понял. Да. Хорошо.

И отключился.

Пятый позавидовал умению Третьего быть кратким. У него так получалось не всегда.

Третий обвел взглядом застывшие лица товарищей. И вдруг улыбнулся:

— Ну, камрады, кажется, и на нашей улице праздник!..

Бывают люди — вроде бы неглупые, рассудительные, развитые, начитанные… да только все это у них оказывается не впрок, потому что главный стержень их души, главная движущая сила жизни — жадность. Это сродни дурной болезни: жадность ослепляет человека, отшибает разум напрочь, близость больших денег как бы искажает мир вокруг него. Человек точно попадает в зазеркалье, не видит, что творится вокруг него, а видит только блеск богатства, чует лишь острый привкус денег… словом, становится дурак дураком. А дураку и пуговица — смерть.

Примерно таким человеком и был сталкер по кличке Клещ. Всю сознательную жизнь его терзала алчность, не давала ему просто жить, трудиться, зарабатывать… Мысль о том, что, пока он горбатится за копейки, где-то из рук в руки перетекают миллионы, — жгла мозг и наяву и во сне. После армии он кинулся в таксисты, полагая, что здесь можно рубить бабло чуть ли не на халяву: сиди да крути баранку, а денежки сами текут в карман. Но очень скоро выяснилось, что работа каторжная, деньги невелики, хозяева норовят обжулить на бензине и запчастях, а ответное жульничество опять же дает копейки… Пары месяцев хватило, чтобы разочароваться.