Алексей Прозоров - Белый Волк

— Не ёрничай, — серьезно ответил Широков. — А то я включу в материалы дела оперативную видеосъемку, сличу следы орудий преступления у гостиницы и на Мещерском шоссе, сверю отпечатки колес, которые есть в материалах дела, с протектором твоего мотоцикла — и будет тебе в подарок билет на столь любимый нашими бардами поезд Воркута-Магадан.

— Чего же тогда не включаете?

— Даже сам не знаю, Еремей, — задумчиво потер виски тот. — Наверное, потому, что все это будет предельно законно, но как-то не очень справедливо. Не совсем по совести. Я, поступая на службу, давал клятву служить своей Родине, а не букве закона. Для моей Родины ты опасности не представляешь.

— Зачем же тогда, Сергей Васильевич, вы служите закону, если со справедливостью он никак не стыкуется?

— Как забавно… — Хозяин кабинета отступил и присел на край стола. — Мир меняется, люди приходят и уходят, все кричат о необратимых переменах и о том, что молодежь давно не та… Но каждый год у всех лейтенантов неизменно возникают одни и те же вопросы… Разница между законом и справедливостью в том, Ерема, что закон един для всех, а справедливость — у каждого своя. Вокруг полно человечков, которые считают, что будет справедливо, если люди перестанут есть мясо, носить шкуры, жечь бензин, а лучше всего вообще передохнут все до единого, предоставив травкам и зверькам жить весело и счастливо, и экологично жрать друг друга под корень без нашего вмешательства. А другие уверены, что справедливо — это если все поделить, разровнять и заасфальтировать, а всяких зверьков показывать только в зоопарке да по телевизору. Для кого-то справедливо, если копеечную водку в магазинах за копейки же и продавать будут, а для другого — если ее вообще запретят начисто, закатав в бетон вместе с производителями. Для кого-то справедливо, когда все молятся Аллаху всемогущему, а для кого-то — когда на Ивана Купалу можно купаться голышом в центре города. А для того, чтобы все эти разные справедливости уживались в одном обществе, и придуман его величество Закон. В законах нет, не было и никогда не будет никакой справедливости. Он придуман не для этого. Закон существует для того, чтобы все члены общества соблюдали одинаковые правила совместного проживания, а не грызли друг другу глотки ради высшей справедливости.

— И поэтому того, кто остановил убийцу или работорговца, нужно сажать на пятнадцать лет?

— Ты меня что, не слышал, Еремей? В законе нет справедливости. Это просто свод правил, набор буковок и запятых. И по букве закона, человек, поставивший капкан на вора, сядет в тюрьму. А человек, который хранит дома снаряженный капкан на том же самом месте, не получит даже порицания. Буква закона: нет умысла — нет преступления. Именно поэтому человек в форме, застреливший насильника, получает премию за честное исполнение своего долга, а простой прохожий, сделавший то же самое, получает пятнадцать лет за самосуд. Именно поэтому отряд спецназа, выполняя приказ освободить пленных и уничтожить банду, получает медали и ордена, а сделав то же самое самостоятельно, все спецназовцы немедленно оказываются под следствием за превышение служебных полномочий. Да-да, именно про тебя и твою группу я сейчас и говорю! Вашу группу пытались посадить не за то, что вы освобождали украденных детей, а за то, что делали это вопреки положенным для такого подвига правилам. В законодательстве нет справедливости, Варнак! Это свод правил, направляющих поведение людей в интересах всего общества. Закон требует, чтобы люди не вершили самосуд, а задерживали преступников и карали их гласным судом. Если это не получается — чтобы преступников карали или задерживали специально облеченные правом на такое действие люди в форме. Закон запрещает случайному прохожему вступаться за девушку, которую насилуют на улице. Он должен вызвать полицейский патруль. Полезет сам — сядет в тюрьму.

— Но ведь это сумасшествие, а не законодательство!

— Варнак, наше законодательство развивается в этом направлении уже не первый век! От вывешивания воров на столбах и дуэлей чести — к судебным прениям и компенсации морального вреда. И на тебя, д'Артаньяна всего в белом со сверкающей шпагой, приходится десять тысяч обывателей, которых этот закон вполне устраивает.

— Согласных с тем, чтобы их безнаказанно резали на улице?!

— Это уже который раз… — загнул пальцы Сергей Васильевич. — Пятый? Пятый раз я тебе говорю, что в законе справедливости нет. Каждый день многие десятки детей насилуются и убиваются, многие девушки сходят с ума, многие сотни взрослых людей гибнут исключительно потому, что закон запрещает им сопротивляться преступникам. Однако, раз такой закон продолжает существовать, раз никто не пытается его изменить, никто не требует изменений — значит, общество готово платить такую цену за общее спокойствие. Или, может, ты слышал о митингах протеста против запрета на владение «короткостволами» и статьи о превышении пределов самообороны? Нет? Вот то-то и оно. Мы живем в индустриальном мире, Еремей Варнак, в мире с высокой степенью разделения труда и узкой специализацией. И уничтожением преступности должны заниматься специально обученные специалисты: полицейские, ОМОН, ФСБ — а не токари, пекари или балерины. Поэтому бороться с преступниками обывателям закон запретил. Я могу думать об этом все, что угодно — но закон есть закон.

— Блин, Сергей Васильевич, как же вы служите-то тут с такими мыслями?

— Я ловлю преступников, Еремей, если ты забыл, и защищаю людей. Так что у меня с этим парадоксом никаких проблем не возникает. Меня, если честно, самого удивляет, почему людям у нас запрещено сопротивляться насилию. Но я на службе и обязан выполнять требования общества, которому служу. А оно считает обязательным именно это.

— Ну, и почему тогда, Сергей Васильевич, вы не доводите мое дело до конца? Почему срок не лепите?

— Потому, что справедливости нет у закона, — вздохнул Широков. — А я всего лишь человек. В настоящий момент воспользовался обстоятельствами и позволил себе слабость. Только ты не думай, что это хорошо. Ведь на моем месте вполне мог оказаться кто-нибудь другой, с иным чувством справедливости. Развелось ныне вокруг изрядно горлопанов, которые уверены, что права человека существуют только и исключительно у насильников, убийц и грабителей, но отсутствуют у их жертв. И за то, что ты прирезал стрелка вместо того, чтобы, прохаркавшись кровью, зачитать ему его права, напоить кофе и проводить к оборудованной кондиционером машине, такой справедливец быстро бы содрал с тебя живого шкуру, натянул на барабан и таскал по улицам под радостную мелодию Марсельезы. Это плохо, когда мы поступаем не по закону, а по справедливости. Это очень плохо. Такого быть не должно. Но иногда трудно удержаться. Будем считать, что в этот раз тебе просто повезло.