Михаил Высоцкий - Все в свое время [СИ]

Что касается оружия, то тут Нит был непреклонен — бросить все! Если оно не помогло против них — оно бесполезно, и сколько не пытался Нубил его переубедить, ничего не получилось. Стреляющая тугим теплом палка? Ну и пусть. Его огненный прут тоже умеет выпускать струю пламени, но его же никто не использует как оружие против них. Они горят только мертвыми, и только если их правильно подпалить — против живых помогает лишь нож, меч или острые стрелы. Использовать другое оружие — признать собственное бессилие, даже слово ведуна против них не имеет силы, единственное, что Нит разрешил оставить — те самые тотемные амулеты, которые были и у Нубила, и у Эдварда. Что-то вроде фигуры грустного человека, который вцепился и держится за крест, устало опустив голову. Нит чувствовал в этих амулетах странную, чужую, враждебную, но в то же время не опасную силу, и что с ними делать предстояло решать ведунам. Знать, видеть и помнить — их долг, их ноша, их дар.

Потом, когда огонь догорел, они делали специальные колесные носилки, больше похожие на телегу, которую может везти один человек. Делать носилки на колесах, которые может двигать один человек, когда-то научил еще совсем юного Нита старый ведун Рик Огонь — прошло много лет, настало время, и эти умения пригодились. Ведуны никогда ничего не делают просто так. Несколько прутьев, слой плотного, как ткань, дерна, на скорую руку вырезанный диск из березы стелящейся, чья кора мягкая и очень упругая, немного работы ножом и огненным прутом — и вот уже для раненного воина готово походное ложе.

Затем крепили к нему Эдварда, который бросало то в жар, то в холод. Он больше не приходил в сознание, и только тихо бредил, время от времени повторяя, как заклинание, слово "Элис". Но и хуже ему тоже не становилось. Нит верил, что им удастся довезти раненного воина до города Верных Псов. У охотника был опыт обращения с раненными — если они всегда убивают, то те же кары часто оставляют в живых, лишь помучив человека и доставив ему страдания. Не злые, но безумные, они часто нападали на слабых женщин, когда те собирали ягоды за городскими стенами. Охотники не всегда успевали прийти вовремя на помощь.

Наконец, когда облака стали почти черными, они двинулись на север. Здесь, в степи, ночью идти даже безопаснее, чем днем — редкий хищник в мире под облаками видит в этой непроглядной тьме, филин, летучая мышь да слепая лиса, что чувствует тепло человеческого тела. Ни один из них не опасен опытному охотнику, а встреча с ними одинаково смертельна в любое время суток. Ночью весь мир засыпает, степь превращается в почти доброе к человеку место, это не лес, где смерть не знает времени суток. Опасные островки зелени тут встречаются не часто, и, в основном, земля песчаная, безжизненная и ровная. Обманчивые болота легко угадывались издалека, хитрым вонникам тяжело пробиваться сквозь песок, здесь не водилось травы-дурмана, одну из самых опасных трав, которую не сразу учует даже опытный охотник. Оно любило большую воду, берега рек, и это было еще одной из причин, почему Верные Псы так редко ходили на другой берег большой реки. Самое страшное, что может ждать человека в ночной степи — встреча с ловчей ямой песчаного крота, да шипы-недотроги, что растут под землей и выпускают свои иглы-споры в ноги незадачливых путников.

Странный Нубил — Нит решил называть чужака по имени, не определившись, Трус он, Лекарь, или кто иной — пытался зачем-то возражать. Он показывал жестами, что ночью надо остановиться и спать, а идти днем, когда облака станут светлыми — Нит не мог понять причины столь неблагоразумного предложения. Сам он не спал уже четвертые сутки, и не собирался спать, пока не вернется в город. Спать за межой городских стен — даже не глупость, а верная смерть, ведь во сне над человеком властвует Али-обманщик, и любой хищник всегда будет только рад столь сладкой и беззащитной добыче. Сон — это дар Али-владыки, чтоб его дети еще при жизни могли краем глаза заглянуть в голубой мир, увидеть мир без облаков и почувствовать кожей жар небесного костра, но, как и любым даром высших сил, им нужно распоряжаться бережно, а не бездумно тратить во время охоты. Нит объяснил это Нубилу, постаравшись, как это делают ведуны, передать историю не словами, а чувствами. Если у него и получилось, чужак никак не дал это знать. Он только кивал и глотал странные белые круглые камни, которые наполняли его тело новыми силами. Он предлагал эти камни и охотнику, но Нит отказался — они пахли ядом, а запах редко бывает настолько обманчивым. Может они и помогали, давали новые силы, но при этом травили человека изнутри — Нит умел контролировать свое тело и ему не нужна была такая помощь.

Ночь прошла без смертей. Огненный прут, который дарил и огонь, и тепло, и свет, помогал охотнику идти по своим следам. Его дыхание было глубоким и ровным, его шаг — размеренным, песок лился под ногами мертвым соком земли, глаза Нита подмечали любые опасности. К счастью, самым страшным за эту ночь была стая летучих мышей, что решили прилететь на свет огненного прута — пронзительный свист, и оглушенная стая улетает прочь. Как учили ведуны, побеждай врага его врагом. Глаза филина ослепит свет, уши летучей мыши оглушит звук, нюх волка собьет со следа острый запах, против их ненависти к людям нет оружия иного, чем человеческая доблесть и готовность принести себя в жертву.

Другое дело Нубил. Охотнику иногда казалось, что чужак сам себе самый страшный враг — он спотыкался на ровной земле, он вздрагивал от любого звука, от него волнами шел запах страха, столь сладкий для любого хищника. Его дыхание с каждым часом становилось все тяжелей, как будто бы он вез не раненного друга, а гору светлого камня. Он был неподготовлен к жизни, что он впервые вышел за городские стены, потому что даже ребенок пяти лет знает про мир неизмеримо больше.

Но самое страшное было даже не в этом. В Нубиле не было тяги к жизни, страсти, того, что есть в любом звере и человеке, мужчине и женщине, младенце и старике. Того, что заставляет жить, стремление существовать, стремление продлить свой род. Такое иногда случается с женщинами, которые больше не могут иметь детей — их существование становится бессмысленным, потому что им больше недоступен дар Али-владыки. Но воин без страсти — мертвый воин. Охотник это понял далеко не сразу. Мелкие мазки сливались в единую картину: Нубил старался идти по следам Нита, когда ему приказывали — подчинялся и испытывал облегчение, когда тело одолела усталость — покорился, даже не попытавшись пересилить тягостное томление. Он пил, когда начинала мучить жажда, и глотал белые камни, когда покидали силы. Он задыхался, когда легким не хватало воздуха. Чужак даже не пытался пересилить себя. В каждом его шаге звучала обреченность, обреченность перед судьбой, перед той долей, что ивовой нитью расстелил перед ним Али-владыка. Раненный зверь с остервенением бросается на более сильного врага, мать грудью закрывает свое дитя, истребители и охотники ввязываются с ними в безнадежный бой, чтоб дать женщинам и детям время уйти — ни на один из этих поступков Нубил был не способен.