Даниэль Дакар - Особые поручения

— Да, мать я поняла, но вот действия отца… До недавнего времени я никак не могла взять в толк, почему он поступил так, как поступил. Он что же, не понимал, чем может закончиться их роман для женщины, которую, как утверждал, он любил? Увы, господа, пару недель назад я сообразила, в чем дело. Империя до сегодняшнего момента никогда не нанимала бельтайнские экипажи. Вы попросту не в курсе того, что знает на Свободных планетах каждая портовая крыса.

Щеки Мэри слегка порозовели, неуверенная улыбка сделала лицо беззащитным, и оно снова отвердело, превращаясь в лик статуи.

— Я в затруднении, господа. Я смущена и растеряна. То, что я скажу сейчас, считается вещью общеизвестной. И уж во всяком случае, никогда не предполагалось, что женщина будет говорить на эту тему с мужчинами. Но я вынуждена. Итак, поговорим о том, что известно всей обитаемой Галактике, но, похоже, неизвестно русским.

Мэри снова осмотрелась. Со всех сторон ее окружали внимательные, сосредоточенные лица.

— На Бельтайне считается, что по-настоящему хорошо могут летать только девушки. Не женщины. Мне надо объяснять присутствующим физиологическую разницу между понятиями? Нет? Благодарю. К сожалению, это не предрассудок, в чем я имела возможность убедиться во время боя при Кортесе и своей последней вылазки в Пространство Лордан. Оставим сейчас в стороне параграф Устава бельтайнских ВКС, предусматривающий позорную отставку для сорвавшейся с нарезки дурочки. Хотя судьба некоей Алтеи Гамильтон, всеми презираемой парии, оказавшейся на тверди без пенсии и погон, зато с ребенком, которого надо было поднимать в одиночку, весьма показательна в этом плане.

Она покосилась влево, поймала сочувственный взгляд Корсакова и едва заметно кивнула.

— Однако до отставки, пусть даже позорной, надо еще дожить. Дожить, не зная, как призвать к порядку пошедший вразнос организм. Женщины действительно летают хуже, во всяком случае — поначалу. Боевые коктейли действуют по-другому. Нарушается координация, снижается скорость реакции. Послать в сражение девочку, только что ставшую женщиной — это все равно, что отправить ягненка на бойню.

Она невесело усмехнулась. Судя по всему, ее слушателей по-настоящему проняло.

— Господа, я прошу вас, я очень вас прошу: ограничьте свои донжуанские поползновения экипажами с первого по пятнадцатый. Не усложняйте мне задачу. Нам всем и так несладко придется в предстоящей операции. Многие бельтайнки погибнут. Так пусть, черт побери, они погибнут не из-за вас!

Поздно ночью, лежа рядом с Никитой, Мэри снова и снова прокручивала в голове то, что сказала сегодня своим русским коллегам. Права ли она была? Кто она вообще такая, чтобы решать за других, что им следует делать, а что нет? Пока речь шла о ее девчонках… но тут-то взрослые люди…

Корсаков пошевелился, переворачиваясь на бок. Видеть его в темноте Мэри не могла, но без тени сомнения была уверена в том, что он смотрит на нее.

— Слушай, а это правда? — негромко спросил Никита.

— Что именно?

— Что ты летаешь хуже, чем раньше?

— Чистая правда, — вздохнула Мэри. — Существенно хуже. Хотя, думается мне, и получше многих. Проблема в том, что чужой уровень не является мерилом для меня.

Корсаков помолчал и вдруг выпалил:

— Мне это не нравится!

— Думаешь, мне нравится? Да только мое мнение не имеет сейчас никакого значения. Это просто реальность, и мне надо как-то уживаться с этой реальностью. Вот и все.

Никита подтянул одеяло повыше, укутывая Мэри. Почему-то ему казалось, что она мерзнет. А может быть, и не казалось. В голове вертелась мысль, которую он не решался озвучить. Должно быть, Мэри почувствовала это, потому что, безошибочно найдя во мраке его нос, она слегка потянула за него и насмешливо приказала:

— Ты уж договаривай, мужик! Тебе ведь есть что сказать, не отпирайся.

— Не буду. Мэри, я намерен подать рапорт. Рапорт о твоем отстранении с должности тактического координатора на время проведения предстоящей операции.

— Что-о?! — Мэри вывернулась из его объятий и уселась на кровати, скрестив ноги. — Никита, ты хоть понимаешь, что ты говоришь?!

— Да я-то понимаю! — Корсаков начал заводиться. — В этом сражении нам понадобятся все силы и все умения. И если уровень мастерства тактического координатора будет хуже того, который я имел удовольствие наблюдать за полчаса до нашего знакомства, вся эта затея обречена на провал!

Он говорил что-то еще и с ужасом чувствовал, как между ним и его женщиной вырастает стена отчуждения. Мэри молчала, даже не пытаясь вставить слово. Потом вдруг встала и начала одеваться. Лучше бы он ударил ее. Действительно лучше. Мэри не понаслышке знала, что такое свернутая челюсть, и, если память ей не изменяла, по сравнению со сказанным Никитой это было совсем не больно. Она не могла больше находиться здесь, рядом с человеком, который одними только словами избил ее сильнее, чем тот, на Орлане.

— Ты куда? — тихо, безнадежно, уже зная ответ, спросил Никита.

— К себе. Мне надо подумать. Не над твоими словами, нет. Тут думать не о чем. Подавай рапорт, делай что хочешь, отстранят — так отстранят. Да и тебе тоже не помешает поразмыслить.

— О чем?

— Например, о том, как, в случае моего отстранения, ты будешь отправлять меня на Кремль. Под конвоем? — по-другому ведь не получится, можешь не сомневаться. Или о том, кто меня заменит. Сам же говорил на Совете, когда предлагал в качестве эскадр приманки «Александровскую» и «Андреевскую», что они подходят лучше всего потому, что видели, как я дерусь, и ни у кого не возникнет сомнения в моем праве отдавать приказы. Хотя да… — голос Мэри внезапно пропитался сиропом, таким сладким, что казалось — он разъедает слух, как кислота разъедает железо.

— Дину Роджерс «александровцы» тоже видели… пусть не в драке, но рядом с ней, авось прокатит… согласна, этот вопрос снимается. Правда, «Хеопс» никто из действующих капитанов не удержит, а мои девочки и вовсе не смогут работать с кем-то другим… Да, конечно, есть еще Элис, ее они воспримут как командира… может быть… но она тоже — вот беда! — находится не в лучшей форме… все силы и умения, говоришь?!

Она дошла до двери, протянула руку к сенсору, постояла и все-таки обернулась.

— Да, и еще. Однажды ты сказал мне, что те, кто не умеет так летать, как летала я до встречи с тобой, — дурнушки. Уверен, что тебе такая нужна, адмирал?

Профессор Эренбург расхаживал по своему кабинету, заложив руки за спину и слегка кланяясь на каждом шагу. Высокий, худой, нескладный, похожий на старого журавля, он выглядел бы забавно, если бы в том, что он говорил, было хоть что-то веселое или хотя бы обнадеживающее.