Кит Ломер - Сокровища звезд

Я упирался, уже мысленно прощаясь со своими кредитками, но тут послышался звук, напоминающий треск разбиваемого ногой арбуза, и руки мои оказались свободными. Я повернулся в тот момент, когда человек, которого я называл Тяжеловесом, наносил удар в живот тому, у которого не было подбородка. Другой, у которого было несколько подбородков, стараясь восстановить дыхание, в нелепой позе прислонился к стене. Остальные участники квартета отступали. Тяжеловес сделал шаг в их сторону, они повернулись и стремглав бросились бежать. Он посмотрел на меня и подмигнул.

— Может быть, самое время возобновить наши деловые переговоры, дохляк,

— сказал он. — Пока ты не связался с плохой компанией.

Я разминал затекшее плечо.

— Я собрался прогуляться до городка, если бы ты пошел со мной, может, мы бы до чего и договорились.

Сборы в мой первый поход из лагеря были несложными: голубой жетончик позволил мне войти в барак; я снял комбинезон и бросил его в вибратор, где он очистился от грязи, душ проделал аналогичную процедуру с моим телом.

Мы вышли из лагеря по той самой дороге, по которой я прибыл сюда три недели назад. Не было никакого наблюдения, никакой охраны, никакого пароля. Я был свободен как птица, только жил не так, как она — получал кров и еду только после отработки смены. Даже обретенное мной богатство ничего не меняло; голубые жетоны, которые нельзя было никому передавать, имели цену только в бараках и в столовой. Такая система обеспечивала стабильное производство.

Была вторая половина дня. Розовое солнце сияло над пыльной дорогой.

— Скажи-ка, Тяжеловес, — начал я, когда последний барак остался в ста ярдах позади. — Коль скоро Симрег такой же заключенный, как и мы, то кто же на самом деле начальник лагеря?

— Почему ты меня спрашиваешь? Я знаю не больше, чем ты, худышка.

— Сколько ты уже здесь?

— Не знаю. Год, может, чуть больше. Какая разница?

— У тебя было время разузнать.

— Я знаю только то, что вижу. Лагерем управляют сами заключенные. Самый сильный назначает себя начальником и устанавливает правила. Тот, кто эти правила нарушает, имеет много неприятностей.

— Ты крепкий парень. Почему ты не пробился наверх?

— Умный босс, такой, например, как Симрег, достаточно хорошо знает, как дать по рукам любому восходящему таланту. Если бы я задумал вербовать слишком много народа, готовя кадры для переворота, его ребята вмешались бы.

— А как он сам стал главным?

— Прежний босс состарился. Симрег тоже когда-нибудь состарится, и более молодой волк съест его. А пока правит Симрег.

— Почему нас заставляют добывать в шахте породу, которая ничем не отличается от той, что лежит на поверхности? И почему так ценятся куски шлака?

— Главное здесь — это те находки, за которые дают премии. Мы не породу добываем, дохляк!. Мы ищем то, что ты только что нашел.

— Почему? Для чего это нужно?

— Не знаю.

— Хорошо. Итак, у нас либеральное общественное устройство, основанное на принципе «кто смел — тот и съел», плюс способности, плюс мускулы. Все это сдерживается тем обстоятельством, что производство все оплачивает, а человек занимается этим производством. Но как же оборудование: бараки, и весы, и весовщики, и тележки…

— Все куплено за счет производства. Первоначально, больше ста лет назад, это место построила Компания. Шахта не приносила дохода. И тогда Розовый Ад выбрали местом ссылки. Когда здесь стали работать только осужденные, Компания предложила оплачивать их содержание и давать премии за любые находки, — такие, как куски расплавленного металла. И люди смогли тратить свои заработанные денежки как им заблагорассудится; стали импортировать товары, за которые они хорошо платили, построили городок, оборудовали его, разработали систему жетонов. Эти люди не могут вернуться назад домой, но почему же им не постараться жить как можно лучше.

— Ты говоришь «люди», «они» так, будто ты не один из нас, — сказал я.

Он засмеялся, правда, не очень весело.

— Может быть, худышка, мне хочется немного обмануть самого себя.

— И на какой-то миг твой морской жаргон тоже исчез.

Несколько шагов он прошел молча. Потом сказал:

— Правило номер один: не проявляй любопытства, худышка!

— Но здесь мы можем говорить, — сказал я. — Здесь никто не подслушивает.

— Откуда ты знаешь, что на нас не направлено индуктивное ухо?

— Через твердые породы оно не действует.

Он повернулся и бросил на меня свирепый взгляд, который отличался от его обычного, как рапира от банана.

— Лучше руби породу и трать свои кредиты. Так будет безопаснее, — сказал он.

Я засмеялся. Мне не следовало начинать смеяться, но остановиться я уже не мог. Я упал на колени и продолжал смеяться, стоя на четвереньках. Я смеялся и смеялся, хоть и понимал, что различие между моим смехом и рыданиями — небольшое и очень тонкое, различие это легко исчезало, а вместе с ним и защитная оболочка, которая давала мне возможность двигаться, говорить, а, может, даже и мыслить с того самого момента, как я увидел изуродованное, мертвое лицо Пола Дэнтона.

Тяжеловес помог мне. Он поставил меня на ноги и ударил наотмашь по лицу

— рука была тяжелая, как весло байдарки — и еще раз, когда я пытался ответить.

— Вот так-то, мистер, — посочувствовал Тяжеловес, и неожиданно у меня перед глазами всплыло давно знакомое лицо, которое я видел в Академии еще будучи подростком. Тогда это лицо было моложе, но не намного красивее, сверху это лицо венчала фуражка с капитанским шнурком. Он был командиром кадетов и его звали…

В центре деревушки под названием Ливорч-Хен располагалась мощенная кирпичом площадь, вокруг которой зазывно блестели витринами маленькие магазинчики и от которой в разные стороны разбегались шумные улочки. Они вели к фабрикам на севере, а на юге заканчивались жилыми районами, украшенными деревьями, цветами и травой.

Дома были скромными, чистенькими, старомодными, с трубами и черепицей. Если бы не розовая пустыня вдали, этот пейзаж вполне бы мог сойти за декорацию к пьесе из сельской жизни двадцатого века.

На улицах встречались не только мужчины. Я видел, как средних лет женщина выходила из продуктового магазина с корзиной фруктов в руках. Через полквартала стройненькая девушка прогуливала на поводке маленькую собачку.

— Уютно, как дома, — с поразительной оригинальностью отметил я.

— Точно, — вздохнул Тяжеловес. — Ужасно забавно. Может быть, пропустим по одной, чтобы расслабиться?

Он уверенно пошел вдоль одной из узких улиц к винной лавочке, над которой красовалась вывеска, изображавшая розового черта с обгоревшей рожей и торчащим хвостом. Мы заняли место за столиком в углу и заказали у старика бармена бренди. Его принесли лишь после того, как я показал наличные. В лавчонке было еще несколько посетителей — все пожилые.