Владимир Контровский - Криптоистория Третьей планеты

Да нет же, это ложная память (или как там эта память называется?). При чём здесь какой-то старик-кудесник, живший тысячу восемьсот лет назад? Он — профессор Жерар Рану. Имя (кличка?). Персональный признак-код, выражаемый звуковыми или зримыми символами. Знак (ярлык?). Род деятельности. Специальность — сфера применения способностей, опыта и умения индивидуума, оказывающая то или иное влияние на окружающее и оцениваемая социумом по субъективной шкале ценностей.

Устал. Думать трудно. Больно. Здорово же его шарахнуло. Удар он помнит. От машины, наверно, остались одни только обломки. Ему, Жерару Рану, невероятно повезло — он остался жив, и, похоже (судя по ощущениям), руки-ноги и прочие детали на месте. Автомобиль — техногенное приспособление для физического перемещения материальных объектов в пространстве вдоль опорной плоскости при помощи колёс и двигателя, основанного на принципе получения энергии в результате химической реакции окисления углеводородного топлива.

Очертания больничной комнаты (палаты?) сделались чёткими. Он здесь не один. Кроме него в палате ещё один человек. Женщина. Её зовут Анн-Мари. Это его жена. Семья. Относительно произвольно образуемый симбиоз двух разнополых взаимодополняющих друг друга существ, предназначенный для оптимальной реализации репродуктивной, а также некоторых иных функций.

Вид у Анн-Мари предельно утомлённый. Наверно, она здесь уже давно. Глаза покраснели от слёз и бессонницы. На лице залегли синие с желтизной тени. Измучилась, бедняжка…

— Анни…

— Жерар, боже ты мой… Жерар, — глаза женщины стремительно заполняются слезами. Слёзы огромные, тяжеленные даже на вид… Как такие относительно тонкие реснички их удерживают? — Как ты, дорогой мой?

Жена. Мать его детей. Сын. Дочь. Элизабет … Женщина в голубом на ночном шоссе. Резкая пронзительная боль. Провал — он натолкнулся в процессе возвращения памяти на чёрную яму запрета и полетел в пустоту.

Когда окружающее прояснилось, и стены палаты перестали медленно вращаться вокруг больничной койки, на которой лежал профессор Рану, Анн-Мари сидела уже рядом с кроватью и держала руку Жерара в своих ладонях.

— Как ты себя чувствуешь? Ты пробыл в реанимации без сознания шесть дней… Я чуть с ума не сошла… Мне всё время казалось, что ты уже умер или вот-вот умрёшь… Доктора ничего не понимали… Полное прекращение активности головного мозга, какой-то научный термин… Не клиническая смерть, нет, как-то по-другому… А ты пришёл в себя… Ох, Жерар… Жан-Пьер, он так за тебя переживает! Он был здесь вчера и приедет сегодня…

— Анни… спасибо тебе… за всё…

— Жерар…

… мать его детей, мать его дочери Лизетты… Элизабет?!

— Мари… а Лизет… она…

— С ней всё хорошо, дорогой, всё хорошо. Она уехала… ах да, ты же не знаешь… в Австралию, нет, в эту, как там её, в Аргентину… Она обязательно напишет, девочка обещала… Не беспокойся, с Лизет всё в порядке…

Конечно, ну конечно же… Элизабет… Она уехала… Далеко, очень далеко, как она и собиралась… Девочка обязательно будет счастлива, по-другому и быть не может… Женщина в голубом …

А Анн-Мари даже не замечает разницы между Австралией и Аргентиной. Или Лизетта уехала в Южную Африку? Впрочем, это уже не имеет никакого значения… Лишь бы Элизабет была счастлива, — а она будет счастлива, потому что она вернулась домой…

И снова Чёрная Яма на пути медленно пробирающейся через оседающий туман Памяти… Неважно… Всё неважно… Что-то такое было, что-то очень существенное… Нет, не помню …

Пройдёт. Всё нормально. Он, Жерар Рану, просто в рубашке родился. Поваляется ещё пару недель в этой уютной клинике и вернётся к прежней, хорошо знакомой и нравящейся ему жизни. И хорошо, что в этой его жизни существует Анн-Мари. Первая женщина забывается, точнее, она просто превращается в некий символ. И точно так же превращаются в смутные тени все прочие женщины. И остаётся последняя женщина — жена. Альтернатива — только одиночество под вечер жизни.

Интересно, когда же всё-таки Лизетта соберётся написать беспокоящимся за дочь родителям? Конечно, коль скоро она встретила наконец-то настоящую любовь, то время у неё для эпистолярных трудов найдётся не так скоро, как хотелось бы… Однако хочется верить, что маленькая Лизет не превратилась по мере взросления в законченную эгоистку, и что она вспомнит о тех людях, которые подарили ей земное бытиё — пусть даже не спрашивая её собственного мнения по этому вопросу.

Преодолевая слабость, Жерар приподнял руку и осторожно коснулся ладонью мягких волос Анн-Мари, уже пробитых кое-где серебряными нитями. И тут профессор Рану услышал невероятно далёкий, но ясно различимый и такой знакомый голос: Папа, спасибо тебе за всё. Всё хорошо, папа… Я люблю вас…

Голос умолк, и уже через секунду профессор не смог бы сказать, действительно ли он что-то слышал или же ему просто почудилось…

Если бы простой человеческий взгляд — пусть даже оснащённый каким-то техническим приспособлением — смог зафиксировать эту картину, то разум человеческий был бы потрясён её фееричностью.

…Среди бесчисленных звёзд, на фоне бархата Первозданной Тьмы, в позе спокойного отдыха расположилось Инь-Существо. Женщина. Эскиня. Она полулежала на невидимой опоре, и небрежная грация сквозила в каждой чёрточке её облика. Именно так представляли себе небожителей теологические учения всех Юных Рас…

Королева Объединения Пяти любила отдыхать именно так: среди звёзд. Она скользила взглядом по искрам бесчисленных Миров, и понятие «отдых» не подразумевало полной бездеятельности её сознания.

Звёздная Королева медленно перебирала пальцами, пропуская через них тончайшую — но такую прочную — цепочку с висящим на ней магическим камнем. Чередовались свет и тень, голубой отблеск скользил то по белой с тёмной точкой половинке Инь, то по чёрной с белой точкой — Янь. Частица тех, кого она так упорно разыскивала вот уже триста лет — стандартных лет, — была теперь с ней. «Я слышу вас, — думала Эн-Риэнанта, касаясь кончиками пальцев чуть тёплой поверхности артефакта, — и я верну вас…». И амулет отвечал — отвечал суровым голосом Вселенского Воителя Эндара, Стража Звёздных Дорог, и более мягким, но строгим голосом Хранительницы Жизни Натэны.

«Мы подождём, дочь, — говорил Коувилл. — У тебя сотни Миров, и ты за них в ответе. И за этот Мир, Мир Третьей планеты системы Жёлтой звезды, качающийся на самом краю бездонной пропасти, ты тоже в ответе. Помни об этом! А мы — мы подождём…».

«Мы подождём, дочь, — говорила Таэона. — Ты найдёшь нас — обязательно. И ещё — ты найдёшь свою любовь, настоящую, такую, какую нашли мы. Я верю в это, Энна, — нет, не верю, — знаю. Теперь знаю…».