Олег Таругин - Маятник Смерти. «Оборотни» Спецназа

Автор считает своим долгом напомнить, что данный роман не может рассматриваться в качестве справочной литературы или путеводителя по подземельям бункера «Вервольф».

Более того, автор категорически не советует кому бы то ни было пытаться проникнуть внутрь бывшей гитлеровской ставки, поскольку вся сюжетная линия этого повествования вымышлена и не имеет ничего общего с реальными историческими событиями минувшего и настоящего, а посещение подземных уровней винницкого бункера представляет значительный риск для жизни.

Также автор просит не считать роман справочником по проведению боевых и диверсионных операций спецназа, поскольку таковым он ни в коей мере не является. Любые совпадения имен и фамилий героев романа с именами и фамилиями реально существующих людей абсолютно случайны, и автор за них никакой ответственности не несет.

С уважением — ваш автор.

СЛЮБОВЬЮИБЛАГОДАРНОСТЬЮ-МОИМЛЮБИМЫМЖЕНЕИСЫНИШКЕ _

Если ты в чем-то абсолютно уверен — подожди немного и убедишься, что ошибался.

…На улице шел дождь. Затяжной осенний дождь, которому, казалось, никогда не будет конца. Мелкая холодная морось белесой пеленой завесила окна, тонкими струйками сбегала по толстому, особой прочности, стеклу и бесшумно срывалась с подоконника вниз, на такую же холодную и мокрую брусчатку.

Но здесь, в уютном кремлевском кабинете, было тепло и сухо. Мягким светом горела электрическая лампа под матовым зеленым абажуром, негромко отсчитывали минуты старинные напольные часы…

Стоящему у окна человеку, как когда-то в далеком-далеком детстве, отчего-то вдруг очень захотелось прижаться лбом прямо к стеклу и, закрыв глаза, ощутить кожей прохладу идущего на улице дождя. Но сделать этого он не мог. Ведь это означало бы проявить слабость, а на слабость он — несмотря на всю свою огромную, поистине безграничную власть — не имел права. Тот, кому подвластно все, слишком часто не имеет права ни на что. Такой вот парадокс. И у безграничной власти, оказывается, есть свои границы..

Человек оторвал наконец взгляд от залитого дождем окна и медленно обернулся. Постоял несколько секунд, легонько покачиваясь с пяток на носки и словно не замечая стоявшего перед ним мужчины. И, неожиданно взглянув прямо в его прячущиеся за тускло отблескивающими в полутьме стеклами очков глаза, произнес с ощутимым кавказским акцентом:

— Ты действительно уверен в этом, Лаврентий? Что, на самом деле никто и ничего не может понять?

— Уверен, товарищ Сталин, — как обычно негромко ответил собеседник. — Вы ведь меня знаете. Работали две группы, одна — полностью из моих людей…

— И?

— И ничего, товарищ Сталин. Слишком много непонятного и… э-э… странного. Очень странного!

— Настолько странного, что с этим не могут справиться даже наши блестящие ученые умы? — не то в шутку, не то всерьез спросил Вождь. — Наверное, ты плохо за ними смотришь, Лаврентий? — Он обошел свой стол и тяжело опустился на стул: — Хорошо, Лаврентий, сворачивай всё. Мы не будем гоняться за призраками. Закрывай, и чтобы ни одна живая душа ничего не узнала. Ну, не мне тебя учить… Вернемся к этому позже. Возвращайся на свой объект и работай. Большая бомба сейчас важнее. Успеете в срок?

— Конечно, Иосиф Виссарионович! — против своего обыкновения не назвав его «товарищем Сталиным», ответил тот. — Не волнуйтесь, мы успеем. Даже если для этого мне придется принять кое-какие дополнительные воспитательные меры.

Вождь усмехнулся в усы и, взяв в руку свою неизменную трубку, принялся неторопливо вычищать ее на предусмотрительно подложенный лист бумаги. Обычно это означало, что высокая аудиенция окончена, однако сегодняшний разговор, точнее его тема, был не совсем обычным, и шеф самой страшной и всемогущей в СССР организации уточнил:

— Я могу идти?

— Иди, Лаврентий, иди. — Дождавшись, пока тот дойдет по скрадывающей звуки шагов ковровой дорожке почти до самой двери, Сталин негромко добавил: — Хотя нет, постой, Лаврентий! — С удовлетворением заметив, как едва заметно вздрогнула и напряглась спина народного комиссара, он продолжил: — Наверное, надо разместить где-нибудь поблизости воинскую часть, чтобы лишние люди не ходили, — ты там подумай, Лаврентий… — и, довольный эффектом, махнул рукой. — Иди-иди, поздно уже, выспись хорошо, завтра у тебя будет трудный день.

Берия вышел и, осторожно прикрыв за собой дверь, с облегчением выдохнул. Теперь можно расслабиться. Тем более что завтра — точнее, уже сегодня — действительно будет трудный день…

Едва слышно щелкнул замок на входной двери. Что же, все как я и предполагал, — половина четвертого утра — самое время для подобных посещений. Несчастная жертва (то бишь я) сладко спит и видит последний предутренний сон, даже не догадываясь о своей незавидной дальнейшей судьбе. А значит, работа не будет сложной.

Ага, как бы не так! Разогнались! Несчастная жертва уже третий час сидит в темноте, греет ладонью ребристую рукоять снабженного «глушаком» пистолета и размышляет о том, не ошиблась ли она в своих мрачных предчувствиях. Увы, не ошиблась! Меня решили «зачистить»…

Уж не знаю, кто непосредственно отдал приказ о ликвидации (хотя кое-какие предположения на сей счет у меня конечно же имеются) и кому поручили собственно исполнение, но спасибо, хоть не стали взрывать в машине или устраивать какую-нибудь подобную пакость — я, знаете ли, хочу быть похоронен целеньким, а не в виде обугленных фрагментов моего пока еще здорового тела. Да и перед соседями как-то неудобно — мне-то уже будет все равно, а им новые стекла в окна вставлять и объяснять детям, почему это убили такого хорошего «дяденьку с семнадцатой квартиры».

Впрочем, до подобного, надеюсь, все-таки не дойдет — зря я, что ли, всю ночь не сплю?!

Осторожные шаги в коридоре… Молодцы, если б не ждал вас — ни за что бы не услышал!

Коридор у меня коротенький, направо кухня, налево спальня, через которую можно пройти в третью комнату — бывший кабинет моего деда, посередине — большая комната. Сейчас они убедятся, что в комнате меня нет (надеюсь, приборы ночного видения у них с собой — на этом строится большая часть моего гениального плана), и, естественно, двинут в сторону спальни. Кровать стоит таким образом, что из коридора виден только ее ножной конец — для прицельного выстрела им придется переступить порог. Вечером я потратил битый час, сооружая тряпичную куклу, хотя бы отдаленно напоминающую мой приговоренный к смерти организм — в качестве головы фигурировал старый чугунный казанок, — если мои незваные гости успеют выстрелить первыми, им предстоит сильно удивиться тому звуку, что издаст моя пробиваемая пулей «голова»!