Александр Прозоров - Воля смертных

— Слава, ты жив? — перевернул подельника первый.

— Кулич? Жека, водки дай, — хрипло попросил тот.

Первый метнулся к пакету, открыл «Столичную», хлебнул сам, передал другу. Тот сделал несколько больших глотков, перевел дыхание и попросил:

— Женя, скажи, что я сплю…

— Вставай, Слава! Давай домой скорее. Там разберемся. — Из его двора снова послышался душераздирающий вопль Ерша, и Кулич взмолился: — Слава, идем!

Тот поднялся, заспешил, то ли хромая, то ли приволакивая ногу и подкрепляя каждый шаг глотком из бутылки.

— Женя-я-я!!! — орал Ерш от дома. — Женя, он зде-е-есь!

Первый из проклятых забежал чуть вперед, выглянул через забор, держа наготове ружье.

— Почему ты не в доме?

— Не успел! Появилась эта тварь и стала меня жрать! Ты понимаешь — жрать! Живьем! Вцеплялась и жевала!

— Где она?

— Не знаю!

Вывей, сев за сараем, вскинул морду и протяжно, с наслаждением завыл. Бандиты вздрогнули, первый перехватил ружье двумя руками, но перед соблазном кинуться на звук устоял — помог Славе зайти во двор, затащил в дом Ерша, захлопнул дверь и запер ее на засов.

— Извините, ребята, — разорвав молчаливый общий круг, поднялся Еремей. — Мне нужно ненадолго выйти.

В семи линиях от ашрама в доме тихо заскулил Ерш:

— Господи, зачем мы это сделали? Зачем? Ведь решили же в своем садоводстве никого не трогать. Теперь мы прокляты. Теперь нас всех сожрет эта тварь.

— Не ссы, Рыбкин, — громко ответил Женя, обходя комнаты. — Это всего лишь собака. Обычная мохнатая скотина. Я эту дворнягу пристрелю и сделаю из шкуры новый коврик.

— Собаки такими не бывают, Кулич. Они не кидаются на людей и не жрут их раз за разом. Это проклятие, это все проклятие! Отдай им эти чертовы деньги, Жень. Прошу тебя, отдай. Мы все здесь сдохнем, Женя! Отдай. Отдай, пусть снимут это свое дерьмовое проклятие!

— Хрен им, а не деньги. Как рассветет, я эту долбаную псину пристрелю, как клопа на стенке. Просто сейчас темно, и не видно, где она бегает.

Вывей уселся на углу, снова завыл. Кулич подскочил к окну, попытался выглянуть, вернулся к Славе, вырвал у него бутылку:

— Другим оставь, и так половину вылакал!

— Надо раны этим полить, — вдруг решил его друг. — Чтобы не загноились.

— Водой сперва сполосни, — грубо ответил Кулич. — Может, тебе еще ванну из шампанского сделать?

Из-за стены снова послышался протяжный вой, а потом весь дом содрогнулся от тяжелого удара — с потолка и люстры даже посыпалась застарелая пыль. Потом снова и снова. Женя едва не поперхнулся водкой, снова схватился за ружье:

— Что за дятел?!

Входная дверь задрожала снова. Первый из проклятых отставил бутылку, взвел курки, подобрался к засову, медленно его отодвинул и, толкнув дверь, выскочил наружу. Двор был пуст. Он повел стволом из стороны в сторону, в ответ послышалось угрожающее рычание от сарая. Кулич сделал два шага на звук, прикусил губу. Вроде бы, и рядом — но явившаяся из ночи псина оказалась на удивление хитра и расторопна. Кто знает, что там у нее на уме? Опасаясь оставлять подельников одних, он отступил обратно в светлую уютную прихожую, запер дверь на засов — и услышал звон разбитого стекла. Бандит ринулся к угловой комнате — а входная дверь тут же содрогнулась от тяжелого удара, словно в нее на всем ходу врезалась машина. Снаружи уже в который раз донесся голодный звериный вой.

— Это собака дверь ломает, Женя?! — заорал Ерш. — Собака, да?! Отдай им деньги, Жека! Отдай, или мы все тут сдохнем до утра! Пусть снимут это чертово проклятие! Пусть снимут!

За входной дверью тихо, утробно зарычали, и она снова содрогнулась от удара.

Варнак опустил чурбак, одолженный по дороге, вытер со лба пот, снова взял в руки и с разбегу врезал им в косяк чуть ниже петель. Изнутри что-то подозрительно щелкнуло, и они с волком торопливо разошлись по разные углы домика, пока пьяные уроды не пальнули картечью сквозь дверь. Там, примерившись, Еремей сбил чурбаком пакетник. Заискрили провода, окна погасли, из дома послышалась ругань вперемешку с мольбами и стонами. Вывей зарычал с той стороны дома. Торопливые шаги подсказали, что бандит с ружьем побежал к волку, и Варнак, вскинув деревяху, с размаху высадил ею ближнюю оконную раму — чтобы смертные не чувствовали себя в безопасности даже за запертыми дверьми. Отбежал в сторону, затаился, дав возможность первому из проклятых выглянуть наружу и ничего не заметить, — в то время как волк угрожающе зарычал с другой стороны. А когда грабитель скрылся обратно в темноту проема, леший поднялся, перебросил чурбак на плечо и зашагал обратно к ашраму. Для увеселения проклятых теперь вполне хватит и его звериной сущности.

— Он здесь! — вдруг заорал Ерш. — Он здесь, я слышу его дыхание!

— Это я, Рыбкин! — ответил Слава. — Хватит голосить, без тебя тошно.

— А если это оборотень? Тогда мы все уже отравлены. Мы тоже станем такими. Будем бегать зверьми и пить кровь.

— Ерш, перестань нести хрень! Какие тут могут быть оборотни? Мы не в кино.

— Ты сам хрень, Женя! — сорвался на крик Ерш. — Тебя не жрали, как мясо! Тебя не грызли! Тебя даже ни разу не кусили. Посмотрим, как ты завоешь, когда настанет твоя очередь?

Вывей обошел дом, зарычал под выбитым окном, поскребся в дверь, издал протяжный вой, снова громко зарычал, кружа вокруг.

— Это обычная собака, Женя, да?! — опять застонал Ерш. — Это она сторожит нас, как курятину? Она входы сюда ищет, Жека! Женя, отдай! Я умоляю тебя, верни им эти деньги, верни. Пусть все закончится! Верни!

— Да она ушла вроде. — Кулич нашарил бутылку, отпил, осторожно выглянул в выбитое окно. Тут же с легким шелестом мелькнула в воздухе тень, звонко лязгнули зубы, всего чуть-чуть не достав до его лица. Проклятый шарахнулся назад, судорожно сглотнул, торопливо запил испуг водкой и перекрестился.

— Ты, Женя, главное не засни, — попросил Слава. — Коли закемаришь, тебя зверюга проклятая сожрет, и нас тоже. Мы, сам видишь, караулить не способны. Только от тебя все зависит. Закроешь глаза — мы трупы.

— Мы уже трупы, — с подскуливанием отозвался Ерш. — Мы все сдохнем. Она сожрет нас всех. Всех. Господи, за что?!

— Проклятье! — Кулич пошуршал ладонью по столу, потом отошел к шкафчику, нашел часы, вынес на свет фонаря. — Ёпэрэсэтэ, еще только половина первого! Вся ночь впереди…

— Вот потому она и не торопится, — пояснил Ерш. — У нее времени много. Играется, как котяра с мышами. Жрать будет не торопясь.

— Я отдам! — внезапно заорал в окно первый из проклятых. — Всё, всё, мы сдаемся! Я отдам эти проклятые деньги! Уходи!

Сгребя брошенные на столе купюры, он подступил к двери, отодвинул засов, выглянул, потом медленно, держа наготове ружье, выбрался наружу, пересек двор и вышел на линию.