Андрей Стригин - Раса

Наконец, малюсенькие мозги рептилий понимают сложившуюся обстановку. Амфибии отпрянули, бултыхаются в зловонной жиже, но, в отдалении появляются настоящие исполины. Гребут медленно, не торопятся.

— Это крокодилы? — у Светочки от ужаса округляются глазёнки.

— Большие лягушки, — Семён недолго смотрит на бородавчатые туши, затем, как по команде, лихорадочно собираем сухой хворост. Удивительно, но его в избытке, засохшие ветви деревьев на каждом шагу. Ломаем, бросаем в кучу, гора из сушняка растёт. Делаем из него полукруг. Игорь со Светочкой обдирают иссушенный лишайник, с пней снимают трухлявый мох, белые личинки осыпаются под ноги,

скрипят челюстями, но дети не обращают на них внимание, лица сосредоточены, губки сжаты, надрали целую гору.

Безобразные твари выползают на сушу, воняет тиной, сырой рыбой, лезут прямо на завалы из хвороста. Высекаем огонь, спасительное пламя бежит тонким веточкам. Вспыхивает, как порох, иссушенный ветрами лохматый лишайник. От жара занимаются толстые ветви.

Хозяева болот отпрянули, отползают от завесы огня, пытаются обогнуть гудящее пламя. Кидаем горящие ветки в лобастые морды. Рептилии с шипением пытаются увернуться, ходуном ходит кустарник, низкий рёв вырывается из глоток. Дети помогают, запаливать костры, это у них здорово получается.

Невыносимо жарко, едкий дым разъедает гортань и лёгкие. Порвали рубашку, намочили водой, заставили всех одеть, даже вопящему в возмущении волчонку, натянули её на пасть.

Болотная нечисть вроде отступила, но далеко не отходит. Вода бурлит. В серебристых лучах Луны, мелькают бородавчатые тела, хлопают пасти, низкочастотный рёв стелется над ядовитым туманом. А, там, где кончается гнилая вода, и, поднимается кручей берег, между тёмными стволами старых сосен, мелькают жёлтые глаза нашего давнего преследователя. Нечто взгорбленное всхлипывает, огорчённо подвывает, изредка пытается зайти в воду, но боится земноводных.

Мне кажется странным, такое маниакальное преследование. Словно, кто, толкает хищников нам навстречу.

Островок — единственное спасение. Словно свыше указали к нему дорогу. Костёр горит, сушняка много. Огонь полыхает, освещая болото на многие десятки метров.

— Стёпка, с командой, не пожелает зайти на огонёк? — делает предположение Семён. Он поправляет горящие ветки, швыряет пылающие головни в настырных земноводных. Игорь со Светочкой продолжают сдирать целые пласты сухого лишайника и складывают у наших ног.

— Не, дебил, думаю. Утром пойдёт. Как только Солнышко взойдёт, — внимательно оглядываюсь. Рептилии полностью покидают островок, плещутся между корней на мелководье, но не уходят. Странно. Меня вновь посещают сии мысли, неспроста.

Трещит костёр, разбрасывая в ночь снопы искр. Совсем пропахли дымом, но, зато, просушили одежду. Спасительный ветерок несколько сдувает едкую гарь в сторону болота. Дым, опускается на поверхность воды, смешивается со светящимся газом, получается нечто гремучее, и всё это зависает в метре над поверхностью. Даже земноводные недовольны, в панике разбегаются в разные стороны.

А на берегу рыскает непонятный зверь. Иной раз, при свете Луны, мелькает его контур, размером с крупного быка. Мокрое рыло, словно свинячье, нюхает воздух, виднеются отблески крупных клыков. Что за адский зверь? Вероятно и медведь, не рискнул бы вступить с ним в единоборство. Чем-то древним веет от него, более древним, чем даже, этот первобытный мир.

Пользуясь возникшей передышкой, достаём из ранцев еду, во флягах родниковую воду. Гостеприимная челядь Бориса Эдуардовича, положила домашние колбасы; копчёные окорока; сыр; мягчайшее сало по-украински — как улыбка доброй тётушки; естественно — каравай хлеба, с золотистой корочкой и одуряющим ароматом; даже глиняный горшочек, забитый сотами дикого мёда. Вот молодцы, о ребятне подумали! И всё почему? Григорий Охлобыстин получил власть, благодаря нам, сердешным. Благодарный он человек, как я погляжу!

Между корнями высохшего дерева, выгребаем мусор, разгоняем злых жуков с длиннющими усами, Светочка, на правах хозяйки, застилает вычищенное место

чистым мхом. Здорово у неё получается! Вспоминаю Ладу и Яну, они всегда умеют создать уют из ничего, на пустом месте. Своего рода, женская магия.

Игоря, девочка заставила настрогать веточек, чтоб не есть руками. Он её во всём слушается, достаёт кинжал, подарок прелестной Грайи, и, достаточно искусно выстругивает заострённые палочки.

Семён посмеивается, он бы ел руками, да и я тоже, но берём импровизированные столовые приборы.

Наше наглое чавканье разносится по всему болоту. На душе теплеет, посещают праведные мысли. Как только доберусь до дому, начну собирать войско. Князь Борис Анатольевич создал действительно боеспособную группировку. Ежедневные изматывающие тренировки, отработка военных навыков: рукопашный бой, владение всеми видами холодного оружия, стратегия ведения боя в различных условиях, а так же — обязательный воинский призыв на пять лет. Это, несомненно, укрепило наше государство.

Войной пойду на Господин Великий Ждан. И, пусть считают меня после этого агрессором, но я вычищу заразу раз и навсегда. А то, что, получается, только вышел за приделы города и, можно попасть в рабство. Беспредел.

— А не проще послов послать, договориться о межгосударственных законах, — с мудростью изрекает мой друг, уловив мои мысли.

— Правильно думаешь! Именно! Межгосударственные законы. Это то, что нам необходимо. Но, после того как разобьём Вилен Ждановича. Вот, тогда, сядем за стол переговоров и, создадим Свод Законов для всех нас.

— Не хочешь, Никита, демократии, — вздыхает Семён. — Чем мы лучше их будем?

— У нас рабов нет.

— Всё равно, ты самодержец.

— Ну, это как рассматривать. По крайней мере, если я совершу уголовное преступление, меня привлекут как обычного гражданина. Депутатской неприкосновенности, как, это было раньше, в той жизни, у нас нет. Закон един для всех.

— Хоть в этом ты демократ, — облегчённо вздыхает Семён.

— Ошибаешься. Именно демократические институты власти придумали для себя лазейки, типа, депутатской, прокурорской и прочих неприкосновенностей. Можно "легонько" шалить, пожурят лишь свои, такие же, демократы и, дело прикроют. Сколько раз такое было. Что, не помнишь?

— Ну, да, — взгрустнул Семён, — из травматики в голову стреляли, на дорогах насмерть сбивали, откровенно воровали. Несовершенная демократия была, мы бы её направили по верному курсу, — неожиданно заявляет он.

— Пока я жив, демократии не будет, — сверкнул я очами и мягко улыбнулся другу.

Дети не понимают наших разговоров, шушукаются, смеются, лопают мёд, даже за ушами хрустит.