Виктор Глумов - Город смерти

— У лунарей ничего подобного нет, клянусь! Он не сумасшедший, это же очевидно! И машина на бензине… Одежда… посмотри. — Она швырнула в Леона курткой. — Кожа. Тончайшей выделки. Журнал, прочитай на обложке: издан в июне, но тридцать лет назад. Там войны не было, понимаешь? Там Клондайк!

Леон смерил шагами комнату, рывком поднял Вадима и прижал к стене.

— Рассказывай, зачем вешаешь нам на уши дерьмо.

Нужно срочно что-то делать. Но что? Этот человек непрошибаем!

— Рассуди сам… — Вадим пожал плечами, — если я лунарь, то вы для меня не люди. Чтобы подготовить журналы, надо до фига денег. Про машину я вообще молчу. Получается, такие растраты только для того, чтобы вы мне поверили. Смотри, у меня огромные средства… неужели я не нашел бы другой способ, чтобы втереться в доверие?

— В том-то и дело, — руки Леона разжались, — я все равно вытрясу из тебя правду.

— Правда в том, что если вы поможете мне найти дорогу домой, — говорил Вадим, поправляя перекошенную рубашку, — то я заберу вас с собой туда. — Он указал на путеводитель.

— Мы поговорим позже. — Леон на миг задумался, потер гладко выбритый подбородок, потом взял Сандру под руку и направился к двери. — Идем, дело есть.

У выхода девушка посмотрела на недоумевающего Вадима, потрясла головой — извини, мол. Дверь захлопнулась. Вадим шумно вздохнул. А чего он ожидал? Если бы к нему домой заявилось чудо и стало утверждать, что оно сюда «прибыло» подобным образом, он позвонил бы в дурку. Леон — человек небольшого ума, выросший в адских условиях. Спасибо, хоть рожу не намылил…

Мыло… Эх, помыться бы! Выпить кофе, съесть бутерброд с сыром… М-м-м… Здесь ни воды, ни еды. Интересно, хоть питьевая вода есть? Будет здорово, если пару суток никто тут не появится. Просто замечательно!

Вадим подергал дверь — заперто. Чего и следовало ожидать. И что теперь? Звать на помощь? Убиваться об стену? Он рухнул на диван, потянулся к книжке в знакомой черно-белой обложке. Достоевский. «Преступление и наказание». Именно эту нудную книжку он не осилил в десятом классе, пришлось читать сокращенный вариант. А теперь она — мост, протянутый сквозь время и пространство. Смотришь на нее — и ты дома. Переводишь взгляд — и снова в аду.

Вадим лег на спину, вперился в темный потолок.

Время текло неимоверно медленно, как будто издевалось. Самое скверное, что заняться Вадиму было нечем. А когда нечего делать, в голову лезет всякая дурь. Даже если все хорошо, обязательно закрадывается какая-нибудь гаденькая мыслишка и точит, точит. Сознание человека не создано для счастья и не ценит благополучия. А уж если положение — полное дерьмо, мрачные мысли обрушиваются лавиной, и хоть не живи. Вчера был день-гонка. События сменялись с лихорадочной быстротой — быстрее, чем Вадим успевал их осмысливать. Но от правды-то не убежишь! И вот она догнала. Догнала, и не то чтобы тюк по голове и прощай крыша, а схватила за горло и душит, душит… Некуда спрятаться, не на что отвлечься.

Сколько времени минуло с момента, как ушла Сандра? Час? Два? И солнца не видно, чтобы сориентироваться. Пить хочется. А еще хочется отлить. Не на стену же мочиться! Стоп, а почему бы и нет? Оставили тут человека одного, голодного, без воды.

Возле двери Вадим расстегнул ширинку, чтобы хоть так выплеснуть негодование, но передумал. Не стоит уподобляться этим скотам.

Мочиться пришлось в мусорное ведро.

Как здорово было бы проснуться!.. Нет, вряд ли получится вернуться. Придется пожирать крыс и ворон, мыться раз в месяц, гадить на улице, трахать сифозных девок. И подохнуть, замерзая в подворотне. Или к сорока годам заработать цирроз, нет, скорее всего, рак. Самый благоприятный исход — быть убитым и ограбленным. Нет, лучше всего сойти с ума. Скакать на четвереньках, пускать слюни и ни о чем не думать.

Десять лет… Десять лет безграничного одиночества, когда вокруг копошатся люди… нет, инфузории. Амебы. Простейшие, живущие одними инстинктами. Их интересует только удовлетворение физиологических потребностей. Большая часть из них ни читать, ни писать не умеет, это же ежу понятно!

Картины на стенах, мертвенно-бледные в свете тусклой лампы. Фантасмагория чужого бреда. Да он же шизофреник, этот Леон! Он же садист наверняка. И на Сандру надежды нет — баба бесправная, подстилка. Ох, ну и влип. Почему до сих пор не убили?

Без паники, без паники… Ладони у Вадима вспотели, щека задергалась. Хотелось в горячую ванну, тереть себя мочалкой, смыть эту вонь, смыть эту налипающую шкуру местного гопника. Не сдаваться. Оставаться собой. Думай, Вадим, думай, ты же умеешь думать, продай себя подороже. Не как твой двойник, будь он неладен, слабак, а как продавал себя на собеседованиях: свои знания, свой мозг.

Что-то зашуршало в углу, и Вадим быстро обернулся. Крыса? Они жрут крыс, крысы жрут их — все закономерно.

«Слушай, Леон, я могу сделать из твоего жилья конфетку, я — дизайнер». Три раза «ха-ха». Дизайнер — это такая фамилия: Кульман, Ватман и Дизайнер. Вадим остановился перед пейзажем: белое солнце, сизое небо, черная трава, изломанные мертвые деревья — и плюнул прямо в «светило». Полегчало. Местные — зашоренные, они не жили, выживали. У них нет знаний по физике, биологии, истории. Нужно правильно себя подать.

Снова зашуршало возле мусорного ведра. Вадим уставился в темный угол. И так на пределе, а тут еще паразиты, крысы эти, наверняка и вшей полно в матрасе, а в диване — клопы водятся. Он осторожно подошел к Эйприл и включил фару. Стало светлее. Никого не было в комнате, он тут один.

Вадим сел на диван и рассмеялся: его мечта о сумасшествии притянула галлюцинации.

Он смеялся и смеялся, бил себя ладонями по бедрам. А потом заснул и не заметил пожаловавших Леона и Сандру.

— К-камрад… — Женька заикался шепотом. — К-камрад, чт-то там?

Дрон молча поднял руку: спокойно. Заткнись. Бурелом тут был — не пройдешь, и ни одной тропы не видно. Зато что-то шуршало впереди, и Дрону это не нравилось.

— Анд-дрюх, — захрустел, заскрипел, подбирается. — Чт-то ты видишь?

Дрон обернулся и показал Женьке кулак: заткнись, кому сказано, замри, идиот. Рядом — люди.

Насколько Дрон мог судить, в этом лесу испытывали химическое оружие: погибли все лиственные деревья. Отсюда и бурелом. И непонятно, с какой стороны они пришли и как выбираться, но об этом Женьке говорить нельзя. И так в штаны наложил, дрожит, заикается, норовит за рукав ухватить. Надо было уходить одному. Одному проще, а с этой обузой… Дрон посмотрел на Женьку: губу закусил, глаза выпучил, автомат держит… Мама дорогая! Ну кто так с оружием обращается?! Дрон опустился на корточки перед неудачником и сказал прочувствованно:

— Слушай, камрад. Мы — на вражеской территории. Теперь все — против нас. И все против нас. Нам нужно продержаться, да? Мы ушли, чтобы выжить, да? Ты обещал меня слушать, да? Я — главный…