Евгений Гуляковский - Огонь Прометея

Глеб все же успел увернуться от его щелкнувших возле самого уха ядовитых зубов и, защищаясь, выбросил перед собой правую руку, с зажатым в ней виброножом.

Лезвие вошло точно в солнечное сплетение зомбита, словно чья-то посторонняя воля направляла руку Танаева, и тот, дернувшись всего один раз, упал у подножья пьедестала.

— Оттащи его в сторону, он будет мешать остальным. — Мертвому голосу, идущему из глубин его собственного сознания, невозможно было не подчиниться, и пока Танаев, выполняя это распоряжение, оттаскивал тело зомбита к дальней стене, в пещере показался следующий мертвяк.

Мгновенно пришло решение — не позволить этой мрази прикасаться к телу Ланы, независимо от того, жива она или нет. Быстрый бросок навстречу вошедшему, и еще одно иссохшее тело улеглось у стены. Карлик только поежился, словно ему стало холодно.

Появился следующий зомбит. Движения Танаева постепенно приобретали автоматизм, и гора неподвижных трупов у стены пещеры становилась все выше.

Танаев двигался, словно в полусне, и лишь отметил, что крови не было. Только немного желтоватой, дурно пахнущей жидкости покрывало его руки и рукоятку непрерывно работавшего ножа.

Ему все никак не удавалось подойти к пьедесталу и заняться Ланой. Пока он отволакивал к стене очередного неподвижного зомбита, освобождая вход в пещеру, между ним и пьедесталом появлялся следующий мертвяк.

Побоище продолжалось. Танаев предпочел бы любую схватку этой хладнокровной резне, но у него не было выбора. Хотя то, что он делал, не было убийством: эти существа уже были наполовину мертвы. Но, тем не менее, они двигались, испытывали какие-то желания, пусть простейшие, хотели есть, например. Теперь они не проснутся никогда.

Танаев взглянул на свои руки, покрытые новой порцией холодной и липкой жижи, заменявшей зомбитам кровь. Его замутило, и он с трудом сдержал приступ рвоты.

Шатаясь, Глеб отошел от стены, ясно сознавая, что уже не сможет поднять нож в очередной раз, в нем не осталось ни сил, ни решимости. Но бесконечный поток зомбитов иссяк. Он стоял напротив карлика, один на один — отделенный от него черным каменным ложем, на котором лежало ослепительно белое и совершенно неподвижное тело женщины — его женщины, а за спиной Глеба громоздилась гора трупов.

— Итак, ты сделал это. Теперь заверши начатое, Освободитель. — Танаеву показалось, что в бесцветном телепатическом голосе впервые прорезалось какое-то чувство, что-то, весьма похожее на насмешку.

— Что еще я должен сделать, чтобы забрать эту женщину и уйти отсюда? — спросил он в темноту, не видя лица своего немого собеседника.

— Убей меня!

— Почему ты просишь об этом?

— Потому, что не могу и дальше жить в аду. Мне оставили память о том времени, когда я был человеком. У остальных ее нет, но у меня она есть. Ты можешь понять, что это значит? И каково это — повелевать голодной ордой мертвецов, когда внутри тебя еще живы остатки человеческого сознания...

Глебу казалось, что он понимает. Что в звенящей тишине, повисшей в пещере, после того как ритмичные вопли снаружи утихли, он различает слова этого существа, выжженные на стене раскаленным железом.

— Ты знаешь, кто это сделал? Кто отнял у тебя человеческий облик?

— Я не забуду его даже после смерти. Помнишь лаборатории радужного князя? Помнишь красную башню?

— Ты там был?

— В одно время с тобой. Только ты там оказался в роли гостя, на экскурсии, а я лежал на одном из столов...

После этого откровения у Танаева не осталось ни сомнений, ни вопросов. Он подошел к креслу и, стараясь не смотреть в глаза сидящего там существа, прервал то, что уже нельзя было называть жизнью.

После этого он, наконец, приблизился к постаменту, закутал в плащ тело Ланы и, по-прежнему не веря в то, что она жива, взвалил на плечи совсем легкую и странно гибкую для трупа ношу.

Внизу, у подножья скалы, его поджидал, застывший, как еще одно изваяние, Годвин.

— Там стало тихо, наверху... — сообщил он ему потрясающую новость, словно Танаев не знал об этом.

— Да, — подтвердил Глеб. — Теперь там тихо. Пойдем.

Он чувствовал, что через бездны заснеженного пространства к ним продолжает приближаться таинственное нечто, то самое нечто, которое он обнаружил во время своего предыдущего транса, — существо, не похожее ни на одно другое из известных ему, и несущее в себе не то угрозу, не то надежду.

Лана очнулась от невыносимого холода. Ей казалось, что все ее тело промерзло насквозь и теперь постепенно начинает оттаивать, погружаясь в волну чудовищной боли.

Она лежала на грубо сколоченных санях, укрытая старыми шкурами — отвратительно пахнущими, но возвращавшими ей несущее боль тепло. Впереди, перед санями, впрягшись в кожаные постромки, тяжело брели два человека, — таща эти сани за собой.

Убийца Годвин и странный человек, прилетевший из космоса, перевернувший самим фактом своего прибытия весь привычный уклад ее жизни, затянувший ее, словно в омут, в свою непонятную жизнь, и вот теперь венцом всего этого стал лес, ночной кошмар, окончание которого она не помнила, да и само начало представлялось ей бредовым видением.

Заметив, что она очнулась, Танаев остановился и приблизился к саням:

— Почему ты ушла?

— Ушла куда?

— Почему ты ушла ночью из лагеря?

— Не знаю. Это было во сне.

— Постарайся вспомнить. Это очень важно. Постарайся вспомнить, почему ты решила уйти!

— Мне кажется, меня позвали...

— Ты помнишь лицо человека, от которого исходил призыв?

— У него не было лица... — Лана вздрогнула, вновь переживая свое ночное видение.

— Зачем ты спрашиваешь? Какое значение могут иметь мои бредовые кошмары?

— Это не кошмары, Лана. Это реальность.

— Возможно. Но это моя реальность.

— Не только твоя. К сожалению, эта реальность окружает нас всех. Мы в ней живем. Ты должна мне рассказать все, что ты помнишь.

— Как-нибудь в другой раз. Здесь слишком холодно. Мне кажется, что лес, пленивший нас, никогда не кончится. Мы все здесь погибнем.

Она была слишком измучена ночными событиями, и Танаев подозревал, что яд из зубов зомбитов мог впитаться через кожу. Хотя следов укусов ему не удалось обнаружить при самом тщательном осмотре. В том месте, к которому эти твари прикладывались своими полусгнившими губами, большое синее пятно стало красным, но имевшиеся в их аптечке антисептики так и не смогли справиться с воспалением.

Вопрос о том, кто сумел ввести Лану в гипнотический транс, не входя с ней в прямой контакт, имел для них первостепенное значение — но на какое-то время Глеб оставил женщину в покое, решив, что в теперешнем своем состоянии она неспособна дать ни одного разумного ответа на все его вопросы.