Евгений Гуляковский - Огонь Прометея

Танаев окончательно проснулся, долго вопросительно смотрел на Альтера, ожидая продолжения, но тот упорно молчал.

— Может, все же пояснишь, что это такое? Что собой представляет это самое «очищение»?

— Тех, кто контактировал с модорами, сжигают на костре — при малейшем подозрении на психомонтаж.

Может, это и покажется вам жестоким, но именно это правило позволило монастырю столько лет уберегать нашу общину от проникновения модорских посредников.

Они увидели стены монастыря и его древние башни задолго до того, как приблизились к нему на расстояние полета стрелы. Солнце, словно решив вознаградить их за долгий и трудный путь, прорвало пелену облаков и покрыло красноватыми отблесками невысокие кряжистые башни монастыря, сложенные из серого, плохо обработанного камня.

— Хорошая примета! — воскликнул Годвин, приветствуя появление солнца приподнятыми и сведенными вместе ладонями. Древний жест, сохранившийся в течение долгих веков и пришедший из языческих обрядов идолопоклонников. Танаев промолчал, не желая показывать свое истинное настроение. Тревожное предчувствие не покидало его с той самой минуты, как монах рассказал об обряде очищения.

Сам же Альтер, повернувшись к Танаеву, пробормотал так, чтобы его не слышал Годвин:

— Кровавый цвет солнца не предвещает нам ничего хорошего.

— «Иди навстречу своей судьбе, если не можешь ее изменить», — так говорил один из моих учителей, много веков назад, — ответил Танаев. Альтер долго молчал, потом усмехнулся, глядя на солнце:

— Пусть Бог даст вам силы принять достойно вашу судьбу, какой бы печальной и несправедливой она вам ни казалась.

— Ты говоришь так, словно тебя самого наша общая судьба не касается.

— Мою судьбу определяет община, — и каково бы ни было ее решение, я приму его с радостью. Вам, лишенным веры, сделать это будет намного труднее.

За последние несколько часов в поведении и настроении Альтера произошла резкая перемена. Танаеву это не нравилось. Он пытался понять причину, но, кроме того, что Альтер знает о том, что их ждет за стенами монастыря, гораздо больше, чем говорит, — ничего не приходило в голову.

За время долгого совместного пути по ледяной пустыне, с того самого момента, как он спас монаха от страшной смерти, его отношение к этому человеку менялось несколько раз, и до сих пор он оставался для Танаева загадкой.

— Я не могу согласиться с тем, что Валамское братство, каким бы могущественным и уважаемым оно ни было, имеет право решать нашу судьбу.

— Наше мнение не так уж много значит, когда приходится сталкиваться с внешними силами, намного превосходящими наши собственные.

Танаев ничего не ответил на это, лишь еще больше нахмурился и подумал, что никто не в состоянии определить подлинное соотношение противоборствующих сил до тех пор, пока они не столкнутся.

Он помнил немало случаев, когда в совершенно безнадежных ситуациях верх одерживали те, кто казался уже обреченным... А что касается его самого, то он до сих пор не в состоянии определить все свои возможности. Знал только, что глубоко в его груди тлеет искорка того неугасимого огня, который пылал внутри огненного меча, разрушающего все преграды. — Меча Прометея...

Вспомнив об этом, он расправил плечи и загнал глубоко внутрь неуместную сейчас тревогу, весьма смахивающую на страх. Что-то уж слишком он стал похож на обычного человека. Негоже ему, выстоявшему в поединке с самим Хорстом, бояться монашеской общины, хоть она и распространила свое влияние на весь север этой огромной страны, послала своих эмиссаров в самые отдаленные земли и на протяжении столетий сумела выстоять против нашествия Модора. Ее уважать надо, а не бояться.

С этими людьми он обязательно найдет общий язык, раз уж у них один и тот же враг.

Вскоре они приблизились к воротам монастыря. Его высокие стены, обросшие мхом и позеленевшие от времени, казалось, впитали в себя столетия, пронесшиеся над ними.

В бойницах небольших башен, охранявших ворота, не было заметно стражников, но как только путники приблизились вплотную к воротам, подъемный мост, поддерживаемый мощными стальными цепями, с грохотом опустился, открывая им путь через ров, лишенный бесполезной в такой мороз воды, но зато снабженный отвесными крутыми стенами и острыми кольями, торчавшими с его дна.

Возможно, опустившиеся при их приближении ворота были хорошим знаком, а может быть, совсем напротив. Сомнений не оставляло лишь то обстоятельство, что их здесь ждали.

Но каждый раз, когда неведомая опасность поджидала его за воротами, отмечавшими очередной поворот в судьбе, Танаев испытывал знакомый холодок и хорошо знал его причину.

Его тренированное сознание и обостренные ментальные способности ощущали присутствие разлитой вокруг огромной силы, способной скрутить окружающее пространство и вывернуть его наизнанку.

Пока что эта сила была равнодушна к его появлению, но в любой момент, при малейшей ошибке, при малейшем неверном шаге, она могла стать враждебной.

Больше всего Танаева беспокоило, что он не мог определить природу неизвестной ему силы. Она не имела отношения ни к тем темным потокам энергий, которыми управлял Хорст, ни к светлой энергии Огненного Меча, ни даже к той, что давала силу кресту Альтера. Хотя в последнем Глеб не был уверен, а разобраться не успел, потому что, как только они ступили на мост, ворота монастырской крепости поползли вверх, открывая им дорогу во внутренний двор.

На звонницах ударили колокола, и Танаеву совсем не понравился характер их звона. Ничего торжественного или величественного не было в звуках, поплывших прочь от монастыря, по лежавшей вокруг него окоченевшей от холода ледяной равнине. Так звонят за упокой, а не за здравие. Странное приветствие! Но не успел он в достаточной степени оценить характер звона, как все его внимание поглотила картина, открывшаяся их взорам.

Перечеркнув своими шеренгами широкий монастырский двор, выстроилась в боевом порядке вся монастырская община.

В первой шеренге стояли монахи-воины, лица которых были закрыты черными масками и надвинутыми на глаза капюшонами. В их руках не было оружия, зато на рясах ярко блестели знаменитые Валамские кресты.

Их было не слишком много, носителей этих крестов, не больше двух десятков. Словно подслушав его мысли, Альтер прошептал:

— Носить эти кресты имеют право лишь члены Высшего совета Валамского ордена.

— Но, значит, и ты в него входишь? Почему же ты не сказал мне об этом раньше?

— Прости, брат. Я лишь выполнял указания синода, полученные мной перед моей миссией...

«Миссией»? Распятие на кресте у модоров он называет «миссией»? Интересно, чего еще я не знаю об этом человеке?