Евгений Гуляковский - Огонь Прометея

Годвин, оставшись у него за спиной и не отставая ни на шаг, крепко сжимал в руках короткую пику с прикрученным на ее конце виброножом и думал о том, что это оружие не приспособлено для того, чтобы резать светящиеся облака. «Какого черта я здесь делаю? — спросил он себя. — Почему следую за этим человеком, навстречу гибели? Может быть, это искупление за все прежние грехи, которые легли на мою совесть, пока я служил в корпусе чистильщиков?»

— Шунгит светится, — произнес Танаев очередную непонятную фразу. Он последнее время все чаще говорил загадками, и все чаще Годвину приходилось задавать ему наводящие вопросы, особенно в тех случаях, когда от ответа Глеба могла зависеть его собственная жизнь.

— И что это должно означать?

— Это не простое облако, к этому наверняка приложил руку сам Левин.

— Хорошо, что ты мне об этом сказал! А то я уж начал было думать, что это такой обычный светящийся туман, который попадается здесь на каждом шагу!

Юмор никогда не покидал Годвина, даже в минуты смертельной опасности, и это всегда вызывало в Танаеве уважение. Юмор в такие моменты снимал излишнее напряжение и позволял подготовиться к схватке.

Собравшись ответить Годвину, Танаев обернулся и успел вовремя заметить, что в туннеле, по которому они только что прошли, шевелится что-то живое.

— Сзади! — крикнул он Годвину, и тот, научившийся понимать его с полуслова, мгновенно обернулся и успел выставить свою короткую пику навстречу неторопливо приближавшемуся к ним отвратительному существу.

Вначале оно показалось Танаеву довольно безобидным, размером не больше собаки, или, скорее, крупной свиньи, поскольку было намного шире собаки. Существо казалось почти прозрачным, сквозь его панцирь можно было видеть ритмично сокращавшиеся внутренние органы. Его суставчатые тонкие ручки, расположенные веером вокруг небольшого рта, в который не смогла бы поместиться даже столовая ложка, тем не менее, уже жадно тянулись к Годвину.

Каждая из этих рук заканчивалась небольшими клешнями, которые немедленно вцепились в древко пики и с неожиданной силой потянули ее к себе.

Годвин попытался вырвать пику, но это ему не удалось, а использовать вибронож, беспомощно висевший на конце неподвижного древка, теперь было невозможно.

В этот момент Танаев заметил, что из небольшого рта этой отвратительной твари высовывается длинное тонкое жало.

Существо желало жрать и, видимо, несмотря на крошечный рот, располагало для этого всем необходимым.

— Осторожней! Не позволяй ему приближаться! — крикнул Танаев, бросаясь на помощь Годвину.

Ударом своего меча он отсек ручки, вцепившиеся в древко Годвинова копья, и тот, наконец, смог использовать свое страшное на коротких дистанциях оружие.

Вибронож прошил панцирь нападавшей твари и располосовал всю ее переднюю часть, прежде чем Годвин, находившийся слишком близко, успел податься назад.

Фонтан жижи, брызнувший из распоротого чудовища, обдал его зеленоватой, отвратительно вонявшей массой. Танаев опасался, что она может оказаться ядовитой, нужна была вода, чтобы промыть обнаженные участки кожи его товарища, которые уже начали краснеть, но воды поблизости не было, зато в глубине туннеля обозначилось движение новых, еще более страшных тварей, а за их спиной полыхало непонятное зеленоватое марево, словно приглашая дерзких пришельцев ступить на закрытую для них территорию.

— Выбора у нас нет, — сказал Танаев, в последний раз окинув облако оценивающим взглядом, — придется идти туда. Если сможем пробиться в камеру Альтера, у нас появится шанс. Если останемся здесь, нас сожрут!

— Что это за твари? Откуда они взялись?! У меня горит вся кожа, словно ее обварили кипятком!

— Александер говорил мне, что в подземельях монастыря, под воздействием излучения шунгита, образовалась своя особая экосистема. Во всяком случае, они не черные, иначе бы эта тварь сгорела после удара моего меча, а раз так, ее яд может оказаться не таким уж опасным.

Сам он не слишком в это верил, и потому продолжал медленно приближаться к границам светящегося облака, которое, соприкоснувшись с выставленным вперед лезвием меча Танаева, заклубилось и начало стремительно менять форму, превращаясь в какую-то уродливую морду, в чертах которой начало угадываться нечто знакомое.

— Левин! — узнал черного волшебника Годвин, но Танаев отрицательно покачал головой:

— Это всего лишь созданный им фантом. Левин слишком дорожит собственной шкурой, чтобы подставиться под удар шунгитового меча. — На всякий случай Танаев все же рубанул морду мечом. Она закривлялась, захихикала и плюнула в Танаева сгустком зеленоватого тумана.

Но было очевидно, что прикосновение шунгитового лезвия ей не понравилось. Морда заколыхалась, теряя первоначальную форму, и слегка отодвинулась в сторону.

Продолжать эксперименты с мечом, рассекая зеленоватый туман, Танаев не смог.

Из туннеля, по которому они пришли, донесся шум, похожий на несущуюся лавину. Прозрачная каракатица, напавшая на Годвина, была лишь первым вестником, вырвавшимся из огромной стаи шипящих и шелестящих тварей, заполнивших своей массой весь туннель.

Они двигались в несколько ярусов, наползая на впереди идущих и забивая туннель до самого потолка. Они слишком спешили, и поэтому двигались довольно медленно. Но теперь их отделяло от людей всего несколько десятков метров.

Здесь были прозрачные мокрицы, размером с крупную черепаху, метровые зеленые пауки, длинные сороконожки, похожие на анаконд своими размерами, и огромные раки, смахивавшие на гигантских богомолов.

Любое промедление могло закончиться гибелью, и оба, больше не раздумывая, бросились в зеленое облако, прикрывавшее собой дверь единственной здесь камеры, о которой говорил Миранд.

Люди инстинктивно задержали дыхание, но отвратительный запах зеленого пара все равно проникал в ноздри, ел глаза, вызывая неудержимое желание чихнуть и израсходовать тот небольшой запас чистого воздуха, который они сохраняли в своих легких.

Визг, писк и грохот у них за спиной нарастали с каждой секундой, напоминая о том, что времени у них совсем не осталось.

На дубовой двери камеры, обитой медным листом, висел пудовый навесной замок, вызвавший у Танаева приступ паники, но Годвин, не теряя ни секунды, провел по его дужке лезвием своего виброножа, и замок с грохотом упал на землю.

Дверь распахнулась, и, проскочив ее, Годвин немедленно принялся закрывать все внутренние запоры, предоставив Танаеву возможность осмотреться.

Камера представляла собой мышеловку, с единственным выходом, который они только что собственноручно захлопнули у себя за спиной. В центре десятиметрового каменного мешка, на небольшом деревянном кресте висел брат Альтер, на этот раз, правда, не прибитый, а прикрученный к кресту толстыми веревками, поддерживающими его тело в нескольких местах.