Александр Дядищев - Тени Чернобыля

…Я изо всех сил стремлюсь к своему телу. Я в теле сталкера. Его зовут Семен, ему двадцать три года и он боится. Он в панике. Он мечется внутри, но ничего не может поделать. Я прыгаю в себя, чтобы обрести себя. Все кончено… Мумия рассыпалась в прах. Мы с Семеном лежим в этой пыли. Странного вида солнечные зайчики бегают теперь и по моему дежурному телу. Странное ощущение… Как будто они щекочут сквозь одежду… Кожа… У меня… Свет… Я не могу…

Теперь нас двое. Я и Семен. Я – это мы, а мы – это я. Мы стали гораздо сильнее, это сразу чувствуется. Нас теперь боятся даже контроллеры и карлики. Мы можем поставить комариную плешь, что с удовольствием часто и делаем. Сеня очень способный и сильный. Он резвится, он неутомим в своей жажде. Думаю, лет через десять он тоже забудет свое имя. А я не буду ему напоминать.

09.10.2003

Рядовому Колесникову не везло. Ему не везло всегда, начиная со дня его рождения. Злые языки утверждали, что все началось даже ещё раньше: до рождения. Многие помнят, что когда его матушка лежала в районной больнице с диагнозом «хроническая беременность» (вообще-то на «сохранении», но медсестра не правильно записала в карточку слова доктора), то за стеной палаты взорвался рентгеновский аппарат, сильно покалечив уборщицу и «засветив» всех присутствующих. Мать Сергея Колесникова умерла вскоре после его появления на свет от потери крови. Покойная бабушка Нюра рассказывала, что когда его крестили, пьяный батюшка умудрился дважды уронить младенца Колесникова С.И. в купель, где герой нашего рассказа чуть было не утоп. То и дело роняя ребенка, Отец Михаил грязно и богохульно ругался. А в конце таинства обряда объявил во всеуслышание своим густым и предрекающим судьбу голосом:

– Дитя у вас зело неудачное. Склизкое какое-то. Не будет от него проку. Аминь. –

С этого дня и повелось в селе Чернокнижкино считать Колесникова-младшего отпетым неудачником. Утверждалось, что везде, где появлялся Серёжа, происходили неприятные события. Происшествия бывали или с ним самим, или с теми, кто волею рока, спьяну или сдуру оказывался рядом. Четырежды, в общем-то, равнодушный ко всему, кроме коров и солёного чёрного хлеба, бык Хахаль гонялся за Колесниковым. Трижды догонял, и умело бодал. Один раз бычара, придя в исступление, даже вбежал сквозь витринное стекло и людскую очередь прямо в сельмаг: туда, где укрылся наш герой. Отец всех местных телят ворвался в торговый зал, разыскал глазами цель своего визита, и победоносно боднул забившуюся в угол жертву в мягкие части тела. Проделав это, Хахаль потерял всякий хищнический интерес к Сергею Колесникову и вернулся в лоно вегетарианства, где принялся меланхолично жевать обнаруженные на прилавке сельмага бублики. Из растоптанной очереди послышались стоны и проклятия, обращенные почему-то не преследователю, а к забоданному отроку. Корриды продолжались до тех пор, пока в последний, четвертый раз счастье общения с Сергеем Ивановичем не стало для быка фатальным: на пути погони оказался открытый настежь электрический щит, который и прервал земной путь животного. От этого, в селе на несколько дней «выбило фазу», скисло всё молоко на ферме, а электрик Осетров на радостях (или с горя) напился «в дугу». Электрическую дугу, разумеется, ведь он был электриком, а не каким-нибудь конюхом. Народ избегал Серёжи. Прятался от него в кустах. Запирался на замки и переходил на другие стороны улиц. Если люди вынужденно ехали на полевые работы в прицепе трактора вместе с Серёгой, то непременно кто-нибудь выпадал в колею или канаву. Если никто не выпадал, то трактор благополучно ломался посреди просёлка или вяз в навозной жиже. Однажды от «Беларуси», в прицепе которой так неосторожно передвигалась Серёжина бригада, отвалилось заднее колесо, которое ловко переехало четырех председательских кур и петуха, кинувшегося наперерез колесу-убийце спасать своих хохлатых наложниц. В конце концов, вокруг парня образовалась культурная пустота. Тяжёлый и липкий вакуум молчаливой неприязни усугублялся еще и тем, что был молодой человек круглым сиротой. Мать его, как вы помните, умерла родами, а отец – Иван Савельевич, по прозвищу «Дурко», вскоре тихо спился от горя. Старшие сёстры и братья Сергея обычно не доживали и до годовалого возраста, и поэтому знал он их лишь в образе маленьких холмиков на местном кладбище. Жил наш герой у тётки, которая, впрочем, его только скудно кормила, давала кров и кое-какие обноски. Все односельчане с нетерпением ждали, когда «наказанию божию» придёт срок призываться, и он навеки сгинет в армии. Либо от кулака «дедовщины», либо под гусеницей соскочившего с ручника танка Т-72, либо его смоет с палубы Малого Противолодочного Корабля «Непьющий» океанской волной. Нераскрывшийся парашют тоже не исключался, и даже приветствовался. Можно было надеяться на то, что Сергей и вовсе не вернется в село – даже в качестве «цинка», а навсегда останется служить в армии прапорщиком. Но кто-то из служивших мужиков резонно съехидничал:

– Ага. Дежурным по ядерной кнопке. Чтобы сразу, одним махом – и всем хана! –

Эти слова вызвали в обществе уныние и вселили в сердца тревогу за судьбы человечества. И когда молодых людей забирали в армию, то Серегу определили служить во внутренние войска, которым в нашей стране во все времена было много опасной работы. Граждане этому несказанно обрадовались, и поначалу даже хотели объявить райвоенкома почётным односельчанином, и даже думали поставить ему на главной площади гипсовый бюст, изображающий того верхом на лошади, разящего наотмашь повесткою поверженного интеллигента – уклониста. Все знали что, во-первых, во внутренних войсках отродясь не было никаких красных кнопок, а во-вторых, появилась надежда, что Колесникова-младшего заколет заточкой какой-нибудь «склонный к побегу» зэк. Но когда на селе узнали, что попал Сергей охранять то, что осталось от ЧАЭС – вся деревня не на шутку перепугалась. Перепугалась и не стала увековечивать райвоенкома. Факт службы солдата Колесникова вблизи разрушенной АЭС был пострашнее варианта «ядерная кнопка, плюс прапорщик Колесников». Потому, что в «атомном» случае можно было хоть как-то договориться с пострадавшими американцами или китайцами. Повиниться. Так, мол, и так: «Ошибочка вышла. Кнопка на пульте сломалась. Уже устраняем. Виновный расстрелян. Извините за конфуз». Они поймут и не станут наносить ответного удара. А тут – ужасный Чернобыль. Первая катастрофа, второй странный взрыв возле АЭС. Мутанты и жуткие сплетни о том, что Зона растёт, как раковая опухоль и «скоро доползёт досюда». Сельчане внезапно осознали, что над планетой навис неотвратимый «кирдык», раз в тех адских местах появится не менее кошмарное исчадие их села – рядовой Колесников. Местный участковый Юрьев, который слыл деревенским оракулом, ибо обладал навыками дедукции, необходимой ему для изобличения самогоноварения, зловеще предрёк: